Марк Шейдон - Проклятие Звёздного Тигра. Том III [СИ]

— Энт, а может, она просто из Тени? Дочь Рыцаря. Тогда понятно, отчего она книги и коней помнит.

— Непонятно. Помнит-то она не кого-то, а себя в белом плаще и с мечом в руке.

— А девушка с мечом танцевать не могла? — почему-то я снова начинал закипать. Голова кружилась, и слова разбегались кто куда… — Или девушкам нельзя? Они, значит, хуже? Недостойны?

Вместо того, чтоб рассердиться на грубый тон или хотя бы спросить, за что это я на него рычу, — мой Рыцарь смотрит на меня своими сияющими глазами и смеётся. Совсем необидно, тепло… почти нежно.

— Наоборот, лучше! Ты представь наши уроки — и девушку! Поводок, Ледяной Путь, Рыбка… да что ни возьми. Зачем им так мучиться? «Недостойны»! Меч режет, позабыл? И в платье с ним неудобно, а разве они захотят штаны таскать, как мальчишки? И вообще они любят быть чистенькими и красивыми — а после танца что? Грязный, потный, взъерошенный, какая тут красота!

Капельки, блестя на солнце, падают с мокрых после дождя листьев и разбиваются о лужи, в которых отражается радуга на чистом синем небе, — так он смеётся. Звонкий плеск ручейка… И свет, свет…

— Ты знаешь не всё, Вил. Ты говорил мне сам. А в ней есть что-то ужасно странное. Она… другая .

— Она женщина. — Меня несло по водам. Осколки стен таяли в звенящих волнах. — Конечно, другая… и тайна… прекрасная… словно чудо…

— Нет. Другое, неправильное… ну как объяснить? Она похожа на того, кто изменён. Очень здорово изменён. Я чувствую нечто чужое . По-твоему, это я от вина? Не веришь ни капельки?

— По-моему, — говорить приходилось медленно и раздельно, — я тебя не понимаю.

Я потёр лоб. Куда делись мои мозги?

— Не сердись, я же не Рыцарь… Если ты хочешь уйти… — я почти рыдал, так мне было жаль себя, так страшно, что он из-за моей глупости этого хочет! — Лучше ударь меня, только не уходи!

Он привстал, нахмурясь, и больно сжал мои руки.

— Что ты несёшь?! Или вино за тебя говорит? Ну, Вил… — он потянул меня к себе, я уронил голову на его плечо, в глазах стоял сладкий густой туман. — Как я могу хотеть уйти от своего сердца, эджейан?

Я думал — не обжигают ли его мои слёзы сквозь тонкую рубашку? Мне было удивительно хорошо.

— С ней поступили хуже, чем закрыли память, я ощущаю… Если кто-то способен силой Чар изменить облик девушки, обратить её мужчиной, то и обратное возможно?

Я вытер об него мокрое лицо и поднял голову. Туман понемножечку рассеивался.

— Кто и когда сделал так? Это легенда Ордена?

— Нет. Не легенда. — Он на меня не глядел. — Я думал… это в жизни. Сейчас.

— Сейчас? О чём ты?

— Быть может, после смерти твоей матери, когда сознание ускользало от тебя… Магистр, который её усыпил, он… проделал подобное?

Сознание безнадёжно ускользало от меня и теперь. Я выпил ещё и пил бы дальше, но он отобрал у меня бутылку, опустошил залпом и швырнул в угол.

— Что подобное, Энт? При чём тут моя мама? — я тщетно пытался поймать его взгляд. — Энт?

— Я имею в виду, не сотворил ли он это с тобою, — тихо промолвил он.

Я не сводил с него глаз, пытаясь понять… осознать… нет, просто дышать.

— Иногда я ощущал… столь же странное… рядом с тобой. Будто и ты совсем не то, чем кажешься.

— Тебе нельзя столько пить.

— Ведь ты непохож на менестреля. Боги, ты ни на кого не похож!

— Пойди во двор и сунь два пальца в рот. А потом голову в холодную водичку.

— Вил! Да слушай же! Я понимаю, что говорю!

— Тогда и верно спятил. В здравом уме такого сроду не ляпнешь. Ты дрёмы, случайно, не пробовал?

Он смотрел так, словно я делаю ему больно.

— Ты не слушаешь. Смеёшься, как всегда. А я три ночи не могу спать, не могу об этом не думать!

— Я не смеюсь. Трясины!.. Нет, нисколечко. — Мне было невыносимо душно. — Это не смешно.

— Ты так боишься предположить, что ты девушка на самом деле?

Мне не хотелось его дразнить, но я вправду захохотал и не мог остановиться, как ни старался. Он вскочил и упал на кровать вниз лицом. Я сел возле и шепнул ему в ухо, путаясь губами в его волосах:

— Извини. Не обижайся. Только это полная ерунда. Я помню себя всю жизнь.

— Помнишь что? — в подушку сдавленно спросил он. — Всегда ходил в штанах, а не в юбке?

— Мама тоже ходила в штанах, я не о том… Энт! Ну кому это нужно?! Кто я, чтоб со мной так возиться?!

— А кто она?

— А она не Рыцарь, а девчонка из Тени. Просто чем-то досадила магистру, и он закрыл её память.

— Ищи, ищи простых путей! Да в твоём «просто» полным-полно до чёрта непростых вопросов!

— А ты несёшь пьяный бред. Ладно, пусть я тоже выпил лишку и поверил — о ней. Но я-то при чём?!

Он поднял голову. Сузившиеся глаза возбуждённо сверкали.

— Трясины, для меня ты важнее, чем она, чем кто угодно! Да, кому нужен менестрель? Беззащитный, больной, один на дороге… или одна. Он мог попросту на тебе потренироваться. Испробовать метод. А что изменится в воспоминаниях? Имя твоё и девушке годится, и у тебя лицо, руки, манеры, всё тонкое, изящное… ну откуда это у мальчишки-менестреля?! — он задохнулся. — Ты знаешь имена матери и отца?

Я прилёг на кровать рядом с ним. Он был такой тёплый и уютный — и правда эджейан , братишка…

— Забудь эти глупости. В Книге названы потерянные уменья, а такого с людьми никогда не делали. Видимость — да, но не больше. Есть пределы у всякого могущества. Наши Вэй превращать не могут. И пускай я имён родителей не знаю, но кто я — знаю точно. Энт, всё бы помнилось по-иному. Я видел разницу. Каждый день. Ты не мужчина, не человек, ты дешёвка и грязь, ты меньше, чем никто. Ведь это не работа, петь и играть, ты притворяешься, будто делаешь что-то нужное, живёшь не впустую! Ну, тебе быстренько и объяснят: ты неправ, и никто на твоё притворство не купится. И дадут то, чего ты заслуживаешь: монету в лицо, а самого тебя в дерьмо, и сверху сапогом наступят, чтобы распробовал. Энт, у женщин-менестрелей всё не так! Самый распоследний мерзавец побоится женщину задеть, его ж мигом заставят туфли ей вылизывать, да ещё и отметелят, неделю будет охать! И когда мы были с мамой, при ней меня не обижали — но смотрели, поверь, совсем иначе.

Я говорил, не открывая глаз, почти не думая, слушает ли он.

— Я не помню других взглядов, Энт. Их не было. Никогда. Только ты один. А моя монетка — вовсе не волшебный знак потерянного принца. И твоя сказка недурна для баллады, но она не про меня. Мне там нет места. Как, впрочем, и всюду.

Он резко повернулся на неудобной узкой кровати, спихнув меня на самый край; я едва ухитрялся не падать. Лёг бы на пол, но подниматься, делать столько движений… Оставить всё как есть было куда проще. Мне ужасно хотелось спать.

— Вил, ты живёшь не впустую! Твоя музыка больше, чем те слепые идиоты могут представить! Она — чудо, она удивительна… и необходима. Вот если все Вэй вдруг исчезнут, мир не развалится. Жить бы стало тяжелее, но мы бы научились. А убрать твой голос, твои чудесные песни — будто стереть с неба радугу, и разноцветные узоры с бабочек и речных камушков, все ароматы цветов, росинки на рассвете, звёздные ночи… Такая жизнь бесцветна. Я бы умер.