Марк Шейдон - Проклятие Звёздного Тигра. Том III [СИ]

— Они своих Вэй любили? — удивился Дан. — Которые с ними не считались, а только приказывали?

— И наших, говорят, любят, хотя они мучают детей, за учёбу и исцеление берут кучу денег, на не-Вэй взирают свысока и тоже вряд ли с кем считаются, кроме себя любимых и своего Верховного. А спроси-ка за Чертой, кто лучше: самый надменный и жестокий магистр, зато наш, или чужеземные парни с мечами? Вэй Таднира давали людям выбор. Возможность стать выше. И никого не убивали только за то, что он чувствует иначе, чем они, и знает нечто, им неизвестное и непонятное. Пусть их и не любили — я думаю, их трудновато было любить, — но предполагаемых захватчиков любили куда меньше.

— И сами поэтому стали захватчиками, — с обидой сказал мальчик.

— Я и говорю, страх лишает разума. Доверились Кар-Ашу! Победи они — те союзнички их, ослабевших, тут же и разделали бы. С другой стороны, костры-то и правда были. Если люди даже своих родичей-Вэй не щадят, то Вэй-иноземцы им и вовсе кость в горле.

Дан неохотно кивнул.

— Тебе не нравится думать, что Тефриан сам дал им основания воевать? Чужих осуждать приятнее?

— Ну… привычней. Раз напали, то неправы, и Братьев пытали… и Алфарин к нам пришёл, а не к ним!

— Алфарин пришёл не к тем, кто с радостью разжигал костры. Он пришёл к Ардену, который мечтал победить лишь для того, чтоб никогда не воевать с кем угодно — и никого, Вэй или нет, не убивать. И сам Арден, когда стал Лордом Трона, знаешь что писал? «Мы назвали Злом непонятное, но отчего-то роптали на беспощадность тех, кто не понимал нас; мы видели Тьму в возможности, а не в действиях — неудивительно, что вскоре вокруг нас почти не осталось Света. И всем, кто спрашивает с недоверием, почему Трэйел явился столь поздно, стоит вспомнить, что первого, чей взор проник за пелену истинной Тьмы, сотканной невежеством и страхом, едва ли не хором назвали предателем. При подобном отношении к вопросам героизма и зла вернее было бы спросить — как же Трэйел вообще мог явиться».

— Трэйел значит Сын Мерцания, да?

— Трэй’эриел , если точно. Ещё не пробовал читать на хиан-эле? Жуткое занятие. Пока автор от себя рассказывает, все слова пишутся как надо, зато в разговорах сплошь эти их сокращения — и поди пойми, что именно сокращали. Точка, пропуск, буква большая или маленькая — каждая мелочь меняет смысл. Недаром они хороший почерк годами тренировали. Напиши письмо, как индюк лапой (парнишка вдруг заёрзал и покраснел), и вместо нежного послания выйдет «прощай, я люблю другого».

Видно, почерк был больным местом: Дан нервно засмеялся, явно ища способ сменить тему.

— А… э… а про кого Арден это сказал? Кто — первый?

— Шер. Многие, особенно в Таднире, даже считали, будто Алфарин пришёл именно из-за него: из-за поступка столь правильного и отважного, что он стёр все следы глупого и злого с пути Тефриана, уже почти завершённого, — и раз ничто в Сумраке нас не спасло бы, Судьба явила спасение из Мерцания.

— Тот поступок, за который он стал богом? — возбуждённо перебил мальчик. — Что же он сделал?

— Чудо героизма, — серьёзно сказал Кер. — Почти невозможное: поверил . Поверил тем, кому не верил никто, — прекрасно зная, в какие клочья вмиг разлетится принадлежащее ему доверие Тефриана. Не в бою отдал жизнь, а куда хуже: решился жить, погубив себя. Жить среди людей, чуть не в лицо зовущих его идиотом, а за спиной — предателем, причём худшим из возможных: предал сам Свет, а ведь он король — выходит, всю страну отдал Тьме. В конце первого года войны Шер объявил королевскую защиту всем Вэй Тефриана, а тем, кто придёт к нему и предложит помощь в войне, обещал статус элан — элеа’хайан , главных военных советников трона, с правом отдавать приказы командорам Братств.

— Вот Братства-то порадовались.

— Радости всем хватало. Дети Тьмы ведут армию против Детей Тьмы же, и король — то ли колдовство отняло разум, то ли глуп с рожденья — решил, будто наши с теми не поладят! Будто они не мечтают о мести! А ведь и он наверняка сомневался, глядя, как тают Братства, погода обезумела — летом снег, зимой потопы; оружейники не спят из-за ночных кошмаров, а женщины, ждущие детей, умирают… всё рушится, никакого чуда Вэй не сотворили, и войне конца не видно. Он и сам не мог не бояться измены, не винить себя. А уж другие вовсю и винили, и проклинали. Ещё бы он не стал богом! Понимаешь?

Дан молчал, напряжённо морща лоб. Кер вздохнул.

— Умереть легко… ну, не всегда, но и те, кто под пытками умирал, знали: они не предали. А Шер не знал, лишь верил и надеялся. Но страх стать предателем в глазах своего народа — а проиграть ведь могли и без всяких измен, просто от слабости, но всё бы свалили на его выбор Тьмы, — даже страх участи хуже любых пыток не остановил его. Потому он и бог Ордена: он знает, что значит ради долга и верности стране отказаться от чести — как, может, придётся и нам.

О Шер, только не я. Я не герой, как ты, но если не худший из Рыцарей, не дай мне испытать это. Откуда у меня чувство, что я увижу Тьму, что она уже совсем близко?

— Мы должны быть готовы потерять Орден. И если дети Ордена ещё и не будут любить друг друга, что им останется?

Энтис, раскинув руки, упал спиной на сено и рассмеялся.

— Ох, наконец-то! Отчего я так устал, будто сражался с утра до ночи? А ведь даже и не пел, всего-то поиграл пару часов… Неужели и ты всегда так устаёшь?

— Нет, я же привык. И ты привыкнешь тоже, вот увидишь. Первый раз, он самый тяжёлый.

— Как я играл, Вил? Тебе понравилось?

Вил зевнул и с неясной улыбкой прикрыл глаза. Энтис обескураженно нахмурился:

— Ну? Настолько плохо, да?

— Настолько хорошо, Энт. Поверишь, если скажу, что лучше тебя я двоих только слышал?

— Правда?! — и, услышав смешок, разочарованно вздохнул: — Шутишь… Но я хотя бы не испортил тебе выступление?

— И почему в последнее время все считают, что я вру, когда я говорю чистую правду?

— Я не считаю! — взволнованно возразил он. — С чего ты взял? Шутка и ложь — вещи разные.

— Не всегда. Верь мне, Энт. Ты можешь. Я ведь не люблю обманывать. А друзей… тебя… тем более.

— Я знаю, — прошептал Энтис в темноту, — я всегда это знал.

Он прислонился виском к горячему плечу друга, с тревогой думая, какой Вил худенький, ну совсем нет мяса на рёбрах, одна кожа… и пахнет солнцем… Тонкий, но как мечи: не сломаешь… в их красоте холод смерти, и ранят, едва коснёшься .

— А здесь здорово. На сеновале куда лучше, чем в доме, верно? Хотя ей-то, конечно, там удобнее.

— Я всё вспоминаю её слова о дорогах… и насилии. И ничего, ну ничего не могу понять! А ты?

— А я, — помедлив, отозвался Энтис, — вообще-то думаю про клавесин.