Генри Олди - Сын Ветра [litres]

Быстрей, вопил Гюнтер-невротик. Поторопись! И Гюнтер-медик сделал первое, что пришло ему в голову.

Из Шехизара хлестали чёрно-багровые – в тон интерьерам дворца – волны. Боль и отчаянье; отчаянье и боль. Оседлать такую волну, на отливе уйти за хищную границу бурунов, нырнуть в мутящийся, идущий гибельными водоворотами рассудок мальчишки было подвигом. В обычной ситуации Гюнтер категорически отказался бы от такого пациента. Разум шаха бился в истерике, болевой шок рвал царя царей на части. Шах желал не колыбельной, а бочки крепкого вина, настоянного на маковых головках – и благословенного беспамятства.

Хорошо, согласился Гюнтер. Вот вино, пей.

Раковина в руках кавалера Сандерсона взревела, гася сознание пациента. Бас инфразвуковых вибраций – удар колотушки, обмотанной тряпками, по темени. Мягкое, но мощное сотрясение, и шах провалился в спасительное небытие.

Медицинская кома, констатировал Гюнтер. Так лучше для всех.

Ещё один подвиг – перехватить «рычаги управления» телом Шехизара в тот самый миг, когда рассудок мальчишки ухнул во тьму. Перехватить, удержать, выровнять, причём так, чтобы переход контроля выглядел для всех естественным.

Самый отъявленный извращенец не нашел бы здесь ничего естественного. Но у Гюнтера были свои представления о том, что естественно, а что нет.

Боль он отключил сразу. И всё равно жить на два тела было дико тяжело. Нас тоже двое, напомнил невротик медику. Давай я! Уж ты нарулишь, в опасливом сомнении протянул медик. А у тебя что, есть выбор, хмыкнул невротик. Оглянись, придурок, нас вот-вот начнут убивать. Ладно, согласился медик. Ты невротик, он маньяк…

Не мешай, огрызнулось альтер-эго. Помолчи!

Затих, оборвался визг. Шах замер на подушках, скорчился в позе зародыша. Миг, и он начал садиться по-человечески. Медленно, неуверенно, словно заново привыкая к собственному телу. Посидев с минуту, царь царей встал. Стража опустила очи до́лу, боясь взглянуть в лицо владыке. Осы кусали губы. Тишина в зале сделалась плотной, вязкой, хоть ножом её режь.

– Волшебство! Мне нужно волшебство чужаков!

С визгливым голосом проблем не возникло. Связки сработали на рефлексе, нужный тембр вышел сам собой. Мне, запоздало дёрнулся Гюнтер-медик. Мне! Шах должен говорить «нам»! Только «мы», никаких «я»! Сейчас исправим, согласился невротик, покладистый на удивление. Всё равно народу до лампочки, они в шоке. Мы тоже в шоке, но мы работаем.

– Слушайте нашу волю! Мы едем в посольство!

Царь царей направился к дверям. Руки его висели двумя плетями.

Гюнтера шатало.

Он спотыкался через два шага на третий. Чудом не упал на ровном месте. Все силы и внимание уходили на то, чтобы не дать шаху свалиться с лошади. На себя оставались крохи, слёзы, жалкая милостыня. Веди владыка мобиль, было бы проще. Лети на аэромобе. Рули, в конце концов, велосипедом. Всё на свете было бы проще коня.

Ни одного знакомого навыка!

На кавалера Сандерсона косилась стража: пьяный, что ли? Мало того, что рогатый, так еще и глаза вином залил?! Плевать. Пусть думают, что хотят. Главное, добраться до посольства.

Впереди, в двух шагах, сутулясь, брёл Артур Зоммерфельд: нагой, закопчённый, роняя хлопья пепла. Временами он оборачивался к Гюнтеру. Кивал, закатывал глаза, сверкая желтоватыми белка́ми. Бормотал: «Нам здесь не место. Да? Нам здесь…» Гюнтер кивал в ответ. Стресс? Шок? Последствия аутического расстройства? С джиннами пусть разбирается доктор Ван Фрассен. У нас своих забот выше крыши. Нам здесь не место, но другого нам не предлагают.

Обшарпанные дома сменились глинобитными заборами. Горбатые халабуды – покосившимся хибарами. Брусчатка мостовой – грунтовкой, утоптанной до каменного состояния. Пыльные оливы и платаны: все на одно лицо… Крону? Унылые, пожухлые доходяги. О, знакомые закоулки! Конюшенные ряды? Здесь доктор Ван Фрассен вела Гюнтера с компанией в посольство. Первый день под Саркофагом; вечность назад.

Соберись, зануда. Недолго осталось.

– Нам здесь не место…

В конце улицы открылась площадь. Пересохший фонтан, за ним – здание посольства. Дошли?

– Нам здесь…

В уши ворвался яростный звериный вой. Фаги?! Стая? Прорвались?! Гюнтер завертел головой по сторонам, отыскивая источник звука. Мигом позже из боковых проулков выплеснулась озверевшая ватага. Не фаги – люди. Чёрные тюрбаны, алые плащи. Блеск сабельных клинков, вознесенных над головами. Рты распялены в крике. Разбойники?

Здесь, в городе?!

Конь шаха взбрыкнул, отчаянно заржал. Медленно, как в дурном сне, Шехизар начал заваливаться набок. Хорошо, стражник у стремени не зевал: подхватил мальчишку на руки ещё до того, как царь царей сверзился наземь. Остальные уже выстроились в шеренгу, сомкнули щиты, готовясь отразить атаку. Давай, заорал Гюнтер-невротик Гюнтеру-медику. Доставай раковину! Мы их накроем! Тут не зала, побегут как миленькие! Держи шаха, мрачно отозвался Гюнтер-медик. Води куклу на ниточках. Отпустишь – потом замаемся контроль восстанавливать.

«Охрана не справится!»

«У нас джинн. У нас доктор Ван Фрассен. Пусть они…»

Артур Зоммерфельд в растерянности смотрел себе под ноги. Затылок джинна окаменел. Поднять взгляд на людей с саблями, принять, признать сам факт их существования было для него пыткой. Окажись это чудовища, двадцать лет сражений с монстрами дали бы себя знать. Но превращать в пепел других чудовищ – тех, кого он привык защищать – джинн был не готов. Он не двинулся с места, зажав уши ладонями, даже когда воздух проре́зали капли ливня. Неправильный, стальной дождь хлынул не с неба на землю, а из-за спины Гюнтера – в толпу разбойников.

Белые Осы вступили в бой.

Чёрные тюрбаны падали, не добежав до перекрывшего улицу строя. Облетали, устилали землю алые плащи – кленовые листья в разгар осени. Впрочем, ливень иссяк быстрей, чем начался, а нападавших было слишком много. Поредевшая ватага чёрно-красным прибоем – эти цвета сегодня преследовали Гюнтера! – ударилась в стену щитов. Звон, лязг, скрежет металла. Отвратительный влажный хруст. Мешанина клинков и тел…

Нет, понял кавалер Сандерсон, когда прибой, хрипя и визжа, откатился назад. Нет, не мешанина. Строй остался строем, просто на двух человек меньше. Выжившие сомкнули щиты. Они были все в крови – своей и чужой. Раненые едва держались на ногах, но держались.

Перед строем громоздились трупы.

Из-за стены щитов выметнулись всадники. Врезались в разбойников, рубя направо и налево – четыре Осы и стражник, одарённый шахской милостью. Его жеребец, приученный к битвам, пёр вперёд ледоколом, взламывающим ледовое поле: как кегли, разбрасывал врагов в стороны, упавших топтал копытами. Бросив поводья, стражник орудовал двумя кривыми саблями – взбесившийся ветряк со стальными лопастями.