All Flesh is Grass

Someone stirred beside me and I saw that it was Nancy. I knew now that she had been standing there for some little time.

Толпа на улице прибывала, подходили еще и еще люди. Вот стучит костылем по тротуару дядюшка Эндрюс, вот мамаша Джоунс в своем дурацком капоре и Чарли Хаттон — хозяин «Веселой берлоги». Тут же, в передних рядах, и мусорщик Билл Доневен, а жены его не видно... интересно, приехали ли Мирт с Клейком за их детьми? А вот и Гейб Томас, шофер грузовика, тот самый, что первый после меня наткнулся на невидимый барьер; он такой горластый и неугомонный, будто весь свой век прожил в Милвилле и всех и каждого тут знает с пеленок.

Кто-то шевельнулся возле меня: Нэнси. Видно, она еще раньше подошла и стала рядом.

“Look at them,” I said. “It's a holiday for them. Any minute now the parade will be along.”

“They're just ordinary people,” Nancy said. “You can't expect too much of them. Brad, I'm afraid you do expect too much of them. You even expected that the men who were here would take what you told them at face value, immediately and unquestioningly.”

“Your father did,” I said.

— Ты только погляди на них, — сказал я. — Нашли развлечение. Прямо цирк, сейчас начнется парад-алле.

— Они самые простые, обыкновенные люди, — сказала Нэнси. — Нельзя требовать от них слишком много, Брэд. А ты, по-моему, требуешь слишком много. Неужели ты хочешь, что бы те, кто здесь тебя слушал, вот так, сразу, приняли на веру каждое твое слово!

— Твой отец мне поверил.

“Father's different. He's not an ordinary man. And, besides, he had some prior knowledge, he had a little warning. He had one of those telephones. He knew a little bit about it.”

“Some,” I said. “Not much.”

— Отец — другое дело. Он человек незаурядный. И потом, он какие-то вещи знал заранее, он мог хоть что-то предвидеть. У него тоже был такой телефон. Ему было кое-что известно.

— Кое-что, — повторил я. — Не очень много.

“I haven't talked with him. There's been no chance for us to talk. And I couldn't ask him in front of all those people. But I know that he's involved. Is it dangerous, Brad?”

“I don't think so. Not from out there or back there or wherever that other world may be. No danger from the alien world—not now, not yet. Any danger that we have to face lies in this world of ours. We have a decision we must make and it has to be the right one.”

— Я с ним не говорила. Не было случая поговорить с глазу на глаз. А при всех я не могла его спросить. Но я знаю, он тоже замешан в эту историю. Это опасно, Брэд?

— Не думаю. Оттуда, из того мира — уж не знаю, в каком месте и в каком времени он находится, — опасность не грозит. Сейчас пока опасен не чужой мир. Вся опасность в нас самих. Мы должны что-то решить — и решить, как надо, без ошибки.

“How can we tell,” she “asked, “what is the right decision? We have no precedent.”

And that was it, of course, I thought. There was no way in which a decision—any decision—could be justified.

There was a shouting from outside and I moved closer to the window to see farther up the street. Striding down the centre of it came Hiram Martin and in one hand he carried a cordless telephone.

— Откуда нам знать, какое решение правильное? — возразила Нэнси. — Ведь прежде ничего подобного не случалось.

В том-то и беда, подумал я. Как ни крути, что ни решай, подкрепить решение нечем, опереться не на что.

С улицы донесся какой-то крик, и я придвинулся к окну, чтоб было дальше видно. По середине мостовой шагал Хайрам Мартин, в руке у него был телефон без диска.

Nancy caught sight of him and said,

“He's bringing back our phone. Funny, I never thought he would.”

It was Hiram shouting and he was shouting in a chant, a deliberate, mocking chant.

“All right, come out and get your phone. Come on out and get your God damn phone.”

Нэнси тоже его заметила.

— Он все-таки возвращает тебе телефон. Забавно, вот не думала...

Это Хайрам и кричал, даже не кричал, а пел — громко, насмешливо, с вызовом:

— Вылезай, чертов гад! Получай свой телефон!

Nancy caught her breath and I brushed past her to the door. I jerked it open and stepped out on the porch.

Hiram reached the gate and he quit his chanting. The two of us stood there, watching one another. The crowd was getting noisy and surging closer.

Then Hiram raised his arm, with the phone held above his head.

Нэнси тихонько ахнула. Я кинулся к двери, рывком распахнул ее и вышел на крыльцо.

Хайрам был уже у ворот, он больше не пел. Минуту мы стояли и смотрели друг на друга. Толпа зашумела, придвинулась ближе. Хайрам поднял аппарат высоко над головой.

“All right,” he yelled, “here's your phone, you dirty...”

Whatever else he said was drowned out by the howling of the crowd.

— На, держи! — заорал он. — Получай свой телефон, ты, гнусный...

Что он там еще орал, я не расслышал — толпа взревела, заулюлюкала.

Then Hiram threw the phone. It was an unhandy thing to throw and the throw was not too good. The receiver flew out to one side, with its trailing cord looping in the air behind it. When the cord jerked taut, the flying phone skidded out of its trajectory and came crashing to the concrete walk, falling about halfway between the gate and porch. Pieces of shattered plastic sprayed across the lawn.

Scarcely aware that I was doing it, acting not by any thought or consideration, but on pure emotion, I came down off the porch and headed for the gate. Hiram backed away to give me room and I came charging through the gate and stood facing him.

Хайрам запустил в меня аппаратом. Это не мяч и не палка, бросать его несподручно, и бросок вышел неудачный. Трубка на длинном проводе отлетела в сторону. Провод взвился дугой, потом натянулся, траектория аппарата переломилась, и он грохнулся на асфальтовую дорожку на полпути между калиткой и верандой. Во все стороны брызнули осколки пластмассы.

Не раздумывая и не рассчитывая, не помня себя от бешенства, я сбежал с крыльца и ринулся к калитке. Хайрам чуть попятился, я выскочил на улицу и остановился перед ним.

I'd had enough of Hiram Martin. I was filled up to here with him. He'd been in my hair for the last two days and I was sick to death of him. There was just one thought—to tear the man apart, to pound him to a pulp, to make certain he'd never sneer at me again, never mock me, never try again to bully me by the sole virtue of sheer size.

I was back in the days of childhood—seeing through the stubborn and red-shot veil of hatred that I had known then, hating this man I knew would lick me, as he had many times before, but ready, willing, anxious to inflict whatever hurt I could while he was licking me.

Хватит с меня Хайрама Мартина. Я сыт им по горло. Вот уже два дня он въедается мне в печенки, баста, надоело! Ох, переломать бы ему ребра, живого места не оставить! Чтоб вовек больше не измывался надо мной! Ведь только тем и берет, наглая скотина, что вымахал с телеграфный столб и кулачищи у него точно кувалды!

Как когда-то в детстве, багровая пелена упрямой ненависти застлала мне глаза. Я смотрел сквозь нее на Хайрама — конечно же, он отдубасит меня, как не раз дубасил в школьные годы... все равно, пусть отведает моих кулаков, буду лупить его с восторгом, с наслаждением, изо всех сил!

Someone bawled,

“Give “em room!”

Then I was charging at him and he hit me. He didn't have the time or room to take much of a swing at me, but his fist caught me on the side of the head and it staggered me and hurt. He hit me again almost immediately, but this one also was a glancing blow and didn't hurt at all—and this time I connected. I got my left into his belly just above the belt and when he doubled over I caught him in the mouth and felt the smart of bruised, cut knuckles as they smashed against his teeth. I was swinging again when a fist came out of nowhere and slammed into my head and my head exploded into a pinwheel of screaming stars. I knew that I was down, for I could feel the hardness of the street against my knees, but I struggled up and my vision cleared. I couldn't feel my legs. I seemed to be moving and bobbing in the air with nothing under me. I saw Hiram's face just a foot or so away and his mouth was a gash of red and there was blood on his shirt. So I hit his mouth again—not very hard, perhaps, for there wasn't much steam left behind my punches. But he grunted and he ducked away and I came boring in.

Кто-то заорал:

— А ну, расступись! Шире круг!

Я кинулся на Хайрама, и он ударил. Ему негде и некогда было путем размахнуться, но его кулак сильно и больно ударил меня в ухо, и я пошатнулся. Хайрам тотчас ударил снова, но второй удар пришелся вкось, я даже не почувствовал боли — и на этот раз дал сдачи. Я влепил ему левой чуть повыше пояса, он скрючился от боли, и я дал ему в зубы, да так, что ожег о них костяшки пальцев, ободрал в кровь. И опять размахнулся изо всех сил, но тут невесть откуда мне на голову обрушился кулак, — мне показалось, голова лопнула; в ушах зазвенело, из глаз посыпались искры. Под коленями вдруг очутился жесткий асфальт, но я все же поднялся и в глазах прояснилось. Ног я не чувствовал. Казалось, я пробкой плаваю и подскакиваю в воздухе. Где-то близко, наверно в футе от меня возникла рожа Хайрама — губы расквашены, и на рубашке кровь. Я опять ударил по губам — пожалуй, не слишком сильно, я порядком выдохся. Но Хайрам зарычал, потом вильнул вбок, я снова кинулся на него.