All Flesh is Grass

The senator nodded.

“I see,” be said. “So you're the only one we'll see.”

“If you want others...”

“Oh, not at all,” he said. “You are the man with the information.”

“Yes, I am,” I said.

Сенатор кивнул:

— Понимаю. Значит, мы будем говорить только с вами.

— Если вы хотите вызвать еще кого-нибудь...

— Нет-нет, зачем же! Ведь всеми сведениями располагаете именно вы?

— Да, я.

“Excuse me,” said the senator. “Mr Carter, General Walter Billings.”

“Hello, General,” I said.

It was funny, saying hello and not shaking hands.

— Прошу извинить, я вас представлю. Мистер Картер — генерал Уолтер Биллингс.

— Здравствуйте, генерал, — сказал я.

Странное чувство: знакомиться с человеком, не подавая руки.

“Arthur Newcombe,” said the senator.

The man with the tight, cold face smiled frostily at me. One could see at a glance he meant to stand no nonsense. He was, I guessed, more than a little outraged that such a thing as the barrier could have been allowed to happen.

— А это Артур Ньюком, — продолжал сенатор.

Человечек с черствым, непроницаемым лицом холодно улыбнулся. Такой — будьте уверены! — никаких шуток не потерпит. Он, видно, возмущен до глубины души уже тем, что кто-то посмел допустить существование какого-то там барьера.

“Mr Newcombe,” said the senator, “is from the State Department. And Dr Roger Davenport, a biologist—I might add, an outstanding one.”

“Good morning, young man,” said Davenport. “Would it be out of line to ask what happened to you?”

— Мистер Ньюком — представитель государственного департамента, — пояснил сенатор. — А это доктор Роджер Дэйвенпорт, биолог и притом весьма знаменитый.

— Доброе утро, молодой человек, — сказал Дэйвенпорт. — Простите за нескромный вопрос — что это с вами приключилось?

I grinned at him, liking the man at once.

“I had a slight misunderstanding with a fellow townsman.”

“The town, I would imagine,” Billings said, “is considerably upset. In a little while law and order may become something of a problem.”

“I am afraid so, sir,” I said.

Я улыбнулся ему, толстяк сразу пришелся мне по душе.

— Так, малость не сошлись во взглядах с одним земляком.

— Могу себе представить, какое в городе волнение, — сказал Биллингс. — Пожалуй, скоро трудно станет поддерживать закон и порядок.

— Боюсь, что вы правы, сэр, — сказал я.

“This may take some time?” asked the senator.

“A little time,” I said.

“There were chairs,” the general said. “Sergeant, where are...?”

Even as he spoke a sergeant and two privates, who had been standing by the roadside, came forward with some folding chairs.

“Catch,” the sergeant said to me.

— Ваш рассказ потребует времени? — спросил сенатор.

— Да, некоторое время понадобится.

— Где-то там были стулья, — произнес генерал Биллингс. — Сержант, где там...

Не успел он договорить, как сержант и двое солдат, стоявшие у обочины, подошли со складными стульями.

— Ловите! — сказал мне сержант и кинул стул сквозь барьер.

He tossed a chair through the barrier and I caught it. By the time I had it unfolded and set up, the four on the other side of the barrier had their chairs as well.

It was downright crazy—the five of us sitting there in the middle of the road on flimsy folding chairs.

“Now,” said the senator, “I suppose we should get started. General, how would you propose that we might proceed?

Я поймал стул на лету. Пока я его расставил и сел, четверо по ту сторону барьера тоже уселись.

Прямо сумасшедший дом какой-то: сидят пять человек посреди шоссе на шатких походных стульчиках!

— Что ж, — сказал сенатор, — я думаю, можно приступить к делу. Какой порядок вы предлагаете, генерал?

The general crossed his knees and settled down. He considered for a moment.

“This man,” he finally said, “has something we should hear. Why don't we simply sit here and let him tell it to us?

Генерал закинул ногу на ногу и уселся поплотнее. С минуту он раздумывал.

— Этот человек должен нам сообщить какие-то сведения, — сказал он наконец. — Так отчего бы нам тут же, на месте, его не выслушать?

“Yes, by all means,” said Newcombe. “Let's hear what he has to say. I must say, Senator...”

“Yes,” the senator said, rather hastily. “I'll stipulate that it is somewhat unusual. This is the first time I have ever attended a hearing out in the open, but...”

“It was the only way,” said the general, “that seemed feasible.”

— Да-да, — поспешно прервал Гиббс, — я понимаю, обстановка не совсем обычная. Впервые мне приходится заседать под открытым небом, но...

— По-видимому, другого выхода у нас нет, — заметил генерал.

“It's a longish story,” I warned them. “And some of it may appear unbelievable.”

“So is this,” said the senator. “This, what do you call it, barrier.”

— Ну, разумеется, — сказал Ньюком. — Послушаем, что он скажет. Но знаете ли, сенатор...

— Это довольно долгая история, — предупредил я. — И кое-что может показаться невероятным.

— Так ведь и это невероятно, — сказал сенатор Гиббс. — Этот, как вы его называете, барьер.

“And,” said Davenport, “you seem to be the only man who has any information.”

“Therefore,” said the senator, “let us proceed forthwith. “

So, for the second time, I told my story. I took my time and told it carefully, trying to cover everything I'd seen. They did not interrupt me. A couple of times I stopped to let them ask some questions, but the first time Davenport simply signalled that I should go on and the second time all four of them just waited until I did continue.

— И, как видно, вы — единственный человек, которому что-то известно, — прибавил Дэйвенпорт.

— Итак, приступим, — заключил сенатор Гиббс.

И я стал рассказывать свою повесть во второй раз. Я не торопился, говорил обстоятельно обо всем, что видел, стараясь не упустить ни одной мелочи. Меня не прерывали. Раза два я умолкал на минуту — может, о чем-нибудь спросят? — но в первый раз Дэйвенпорт просто кивнул: продолжай, мол, а потом все четверо только молча ждали, чтобы я опять заговорил.

It was an unnerving business worse than being interrupted. I talked into a silence and I tried to read their faces, tried to get some clues as to how much of it they might be accepting.

But there was no sign from them, no faintest flicker of expression on their faces. I began to feel a little silly over what I was telling them.

I finished finally and leaned back in my chair.

Это порядком действовало на нервы, уж лучше бы они меня перебивали. Все мои слова падали в молчание, как в яму, я пытался хоть что-то прочесть по их лицам, понять, много ли до них доходит. Но — ни единой ответной искорки, никакого движения не мог я уловить на этих застывших физиономиях. Да ведь и правда, как нелепо, наверно, все это звучит...

Наконец-то я все досказал и откинулся на стуле.

Across the barrier, Newcombe stirred uneasily.

“You'll excuse me, gentlemen,” he said, “if I take exception to this man's story. I see no reason why we should have been dragged out here...”

The senator interrupted him. “Arthur,” he said, “my good friend, Gerald Sherwood, vouched for Mr Carter. I have known Gerald Sherwood for more than thirty years and he is, I must tell you, a most perceptive man, a hard-headed businessman with a tinge of imagination. Hard as this account, or parts of it, may be to accept, I still believe we must accept it as a basis for discussion. And, I must remind you, this is the first sound evidence we have been offered.”

По ту сторону барьера беспокойно зашевелился Ньюком.

— Прошу извинить, джентльмены, но я решительно протестую. Не понимаю, с какой стати мы сюда тащились и выслушивали эти нелепые россказни.

— Артур, — перебил сенатор Гиббс, — за мистера Картера поручился мой старый друг Джералд Шервуд. Я знаю Шервуда больше тридцати лет, и уверяю вас, он очень проницательный человек, в высшей степени трезвый и деловой, но при этом не лишенный воображения. Как ни трудно нам принять сообщение мистера Картера или, во всяком случае, некоторые частности его сообщения, я все же убежден, что от них нельзя просто отмахнуться, мы должны их обсудить. И позвольте вам напомнить, что это первые конкретные данные, на которые мы можем опереться.

“I,” said the general, “find it hard to believe a word of it. But with the evidence of this barrier, which is wholly beyond any present understanding, we undoubtedly stand in a position where we must accept further evidence beyond our understanding.”