All Flesh is Grass

— Мне тоже трудно поверить хотя бы одному слову, — сказал генерал Биллингс. — Но ведь вот этот барьер — неопровержимое свидетельство, хоть он и недоступен нашему сегодняшнему пониманию. Безусловно, положение таково, что мы вынуждены будем и дальше принимать на веру свидетельства, которые превосходят наше понимание.

“Let us,” suggested Davenport, “pretend just for the moment that we believe it all. Let's try to see if there may not be some basic...”

“But you can't!” exploded Newcombe. “It flies in the face of everything we know.”

— Давайте предположим на минуту, что мы решительно всему поверили, — подсказал Дэйвенпорт. — Попробуем поискать в этом какое-то рациональное зерно.

— Это невозможно! — взорвался Ньюком. — Это вызов всему, что мы знаем!

“Mr Newcombe,” said the biologist, “man has flown in the face of everything he knew time after time. He knew, not too many hundreds of years ago, that the Earth was the centre of the universe. He knew, less than thirty years ago, that man could never travel to the other planets. He knew, a hundred years ago, that the atom was indivisible. And what have we here—the knowledge that time never can be understood or manipulated, that it is impossible for a plant to be intelligent. I tell you, sir...”

“Do you mean,” the general asked, “that you accept all this?”

— Мистер Ньюком, — возразил биолог, — человек только и делает, что бросает вызов всему, что он знал прежде. Лишь несколько веков назад он твердо знал, что Земля — центр Вселенной. Каких-нибудь тридцать лет назад, даже и того меньше, он знал, что люди никогда не смогут побывать на других планетах. Сто лет назад он знал, что атом неделим. Ну, а мы с вами? Мы знаем, что время — это нечто из веки веков непостижимое и неуправляемое и что растения не могут быть разумными. Так вот, разрешите вам сказать, сэр...

— Вы что же, всему этому верите? — спросил генерал.

“No,” said Davenport, “I'll accept none of it. To do so would be very unobjective. But I'll hold judgement in abeyance. I would, quite frankly, jump at the chance to work on it, to make observations and perform experiments and...”

“You may not have the time,” I said.

The general swung toward me.

“Was there a time limit set?” he asked. “You didn't mention it.”

— Ничему я не верю. Это было бы весьма необъективно. Но я считаю, что нам надо повременить с окончательным суждением. По совести скажу, я с восторгом займусь этой проблемой, понаблюдаю, проведу кое-какие опыты и...

— Вы можете и не успеть, — сказал я.

Генерал круто обернулся ко мне.

— А разве поставлены какие-то сроки? Вы об этом не упоминали.

“No. But they have a way to prod us. They can exert some convincing pressure any time they wish. They can start this barrier to moving.”

“How far can they move it?

“Your guess is as good as mine. Ten miles. A hundred miles. A thousand. I have no idea.”

— Верно. Но у них есть способ нас поторопить. Они в любую минуту могут пустить в ход очень веские доводы. Хотя бы — двинуть дальше этот барьер.

— И далеко они способны его продвинуть?

— Вы можете гадать с таким же успехом, как и я. На десять миль. На сто. На тысячу. Понятия не имею.

“You sound as if you think they could push us off the Earth.”

“I don't know. I would rather think they could.”

“Do you think they would?”

— Вы говорите так, как будто они вообще могут столкнуть нас в межпланетное пространство.

— Не знаю. По-моему, они и это могут.

— По-вашему, они так и поступят?

“Maybe. If it became apparent that we were delaying. I don't think they'd do it willingly. They need us. They need someone who can use their knowledge, who can make it meaningful. It doesn't seem that, so far, they've found anyone who can.”

“But we can't hurry,” the senator protested. “We will not be rushed. There is a lot to do. There must be discussions at a great many different levels—at the governmental level, at the international level, at the economic and scientific levels.”

— Возможно. Если увидят, что мы все тянем и водим их за нос. Не думаю, чтобы им этого хотелось. Мы им нужны. Им нужен кто-то, кто может применить на практике накопленное ими знание и тем самым придать ему смысл. По-видимому, до сих пор они не нашли никого, кто был бы на это способен.

— Но нельзя же решать наспех! — запротестовал сенатор. — Нельзя допустить, чтобы нас подгоняли. Нужно очень много сделать. Необходимо обсудить все это на самых разных уровнях — в государственном и международном масштабе, с экономистами, с учеными.

“Senator,” I told him, “there is one thing no one seems to grasp. We are not dealing with another nation, nor with other humans. We are dealing with an alien people...”

“That makes no difference,” said the senator. “We must do it our way.”

“That would be fine,” I said, “if you can make the aliens understand.”

— Мне кажется, сенатор, — сказал я, — все мы забываем главное. Мы сейчас имеем дело не просто с другим государством, с другими людьми. Мы имеем дело с чужими существами, с пришельцами из другого мира.

— Это все равно, — сказал сенатор. — Мы должны действовать так же, как всегда.

— Оно бы неплохо, только надо еще, чтобы они нас поняли, — заметил я.

“They'll have to wait,” said Newcombe, primly.

And I knew that it was hopeless, that here was a problem which could not be solved, that the human race would bungle its first contact with an alien people. There would be talk and argument, discussion, consultation—but all on the human level, all from the human viewpoint, without a chance that anyone would even try to take into account the alien point of view.

— Придется им подождать, — сухо сказал Ньюком.

Меня взяло отчаяние. Безнадежно. Ничего тут нельзя решить, человечество не готово к этой встрече, мы только все испортим, все загубим. Пойдут нескончаемые споры, разговоры и переговоры, обсуждения и словопрения, — и все на нашем, человеческом уровне, все только с наших позиций, никто даже не попытается понять, что думают и чего хотят пришельцы.

“You must consider,” said the senator, “that they are the petitioners, they are the ones who made the first approach, they are asking access to our world, not we to theirs.”

“Five hundred years ago,” I said, “white men came to America. They were the petitioners then...”

“But the Indians,” said Newcombe, “were savages, barbarians...”

— Учтите, что в речи просителей выступают они, а не мы, — заявил сенатор. — Они, а не мы начали переговоры, они хотят доступа в наш мир, а не наоборот.

— Пятьсот лет назад белые прибыли в Америку, — сказал я. — Очевидно, тогда они выступали в роли просителей...

— Но индейцы были дикари, варвары! — возмутился Ньюком.

I nodded at him.

“You make my point exactly.”

“I do not,” Newcombe told me frostily, “appreciate your sense of humour.”

“You mistake me,” I told him. “It was not said in humour.”

Я кивнул:

— Вы совершенно точно выразили мою мысль.

— У вас не слишком удачная манера острить, — ледяным тоном произнес Ньюком.

— Вы меня не поняли, — сказал я. — Я и не думал острить.

Davenport nodded. “You may have something there, Mr Carter. You say these plants pretend to have stored knowledge, the knowledge, you suspect, of many different races.”

“That's the impression I was given.”

“Stored and correlated. Not just a jumble of data.”

— Пожалуй, в этом что-то есть, мистер Картер, — заговорил Дэйвенпорт. — По вашим словам, эти растения уверяют, что они хранят огромные запасы знаний. И, как вы полагаете, это — познания многих разумных рас.

— Так они мне сказали.

— Запасы знаний, связанных между собой и приведенных в систему. Не просто свалка разнородных сведений.

“Correlated, too,” I said. “You must bear in mind that I cannot swear to this. I have no way of knowing it is true. But their spokesman, Tupper, assured me that they didn't lie...”

“I know,” said Davenport. “There is some logic in that. They wouldn't need to lie.”

“Except,” said the general, “that they never did give back your fifteen hundred dollars.”

— Да, именно система, — сказал я. — Только учтите, я не могу утверждать это под присягой. Я никак не мог проверить, правда ли это. Но Таппер, который говорил за них, уверял меня, что они никогда не лгут.