Александр Громов - Запруда из песка

Плевать. Я дождаться не мог момента, когда мой Слепок будет активирован.

Фигура речи, сами понимаете. Что значит «дождаться не мог»? Дождался же.

Дождался, изучая по картам и снимкам лунный рельеф в районе к западу от Анаксагора.

– Вот она, та площадочка, – тыкал пальцем румяный здоровяк Скворцов, единственный старожил «Аристотеля», который и не подумал скрывать своей досады от нашего присутствия, но зато в нем было что-то человеческое. Я начинал проникаться симпатией к нему. – Вот тут. Не видно? Ну да, вот маленький пичок, а та площадка в его тени. И когда я летал, она была в тени, не то я ее разглядел бы. Сейчас покажу другое фото, там она почти получилась…

Я запоминал.

Почему мой Слепок решено было активировать первым – не знаю. Но я обрадовался, а те двое погрустнели, хотя, казалось бы, какая разница, кто будет первым, кто вторым, а кто третьим. Это ведь всего лишь полевые испытания.

Всего лишь?

Сеанс слияния – или, выражаясь совсем уж «на пальцах», перенос в Слепок моих последних впечатлений, – был самой рутинной процедурой для того меня, что состоял из мяса и костей. Но тот я, который был заперт в электронной начинке «паука», проснулся и очень удивился.

Затем все вспомнил.

Руки? Ноги? Глаза? У меня их больше не было. Были лапы, некоторые для движения, а некоторые для работы. Для тонкой и грубой работы – отдельные лапы. Видеть я стал несколько хуже, если говорить о четкости, зато мой цветовой диапазон расширился за счет тепловых лучей и ближнего ультрафиолета. Что я потерял начисто, так это обоняние и осязание. Слух остался: «паук» имел микрофоны, соединенные с наружными конструктивными элементами. Я слышал свои шаги и легкий металлический шелест (хорошо, не скрип!) собственных шарниров. И еще, разумеется, я слышал голоса по радио – они звучали для меня совсем как речь, принятая нормальными человеческими ушами.

Вдобавок к моим услугам имелась обширная память, не говоря уже о способности мгновенно посчитать все, что нужно.

– Внимание. Доложи готовность к выходу.

– Готов, – мысленно сказал я, а другой Фрол Пяткин, сидящий сейчас рядом с руководителем программы за пятью переборками в теплой глубине «Аристотеля», услыхал из динамика собственную речь. Понравилось ли ему это? Или он неосознанно применил психологическую уловку, отождествив меня с магнитофоном?

Плевать. Я больше не был им. Он не имел ко мне никакого отношения. Я – это я, поняли? Пусть и в уродском паучьем теле.

– Выходи. Отойди от ангара на десять метров и повернись.

Я молча выполнил требуемое. Мои конечности цеплялись друг за друга, пару раз я едва не упал на брюхо. Когда под лапами оказался не металл, а реголит, я услышал шуршание вместо постукивания. Нежное такое шуршание, деликатное.

А Солнце светило, низко вися над иззубренным валом древнего кратера, и совсем не жгло, потому что мне нечем было ощутить жжение. Холода я и подавно не чувствовал. Мне нравилась Луна!

– Так, – констатировал руководитель программы. – Теперь повернись. Медленно.

А как насчет «лицом вниз, руки за голову»? Что за манеры командовать отрывисто, точно в полицейской операции, да еще обращаться на «ты»? У кого-то проблемы с воспитанием?

– Хорошо. Теперь обойди станцию по кругу. Не торопись.

Мне некуда было торопиться, раздражала только командная манера общения этого типа. Он тоже, наверное, воображал, что я неодушевленная машина.

Впрочем, идея обойти вокруг станции была логична. И я сделал это. С каждым шагом я двигался все увереннее и к середине пути совершенно перестал путаться в ногах. Завершая круг, я услышал настоятельное требование не торопиться. Ага, значит, у меня получается?

То-то же.

– Отлично. Возвращайся в ангар.

– Так скоро? – возразил я. – Я еще не запыхался.

Руководитель хихикнул – наверное, ему понравилась моя шутка.

– Надо повторить то же самое с топливом. Возвращайся, тебя заправят.

Ах да, твердотопливные элементы… Я понял, что еще не обжился как следует в механическом теле, – вокруг себя глядел, лапы контролировал, а многочисленными индикаторами внутреннего состояния и не поинтересовался. Ладно, научусь… Я учусь быстро.

Герметические створки ангара остались открытыми. Вместо того чтобы тратить драгоценный кислород на заполнение им довольно обширного помещения, они выпустили через малую шлюзовую человека в скафандре и с тележкой. Кислород ведь получается электролизом из воды и жидких отходов, а своей воды на Луне, мягко говоря, немного.

Экономия – зато мне пришлось ждать. На то, что человек без скафандра сделал бы за пять минут, этот потратил все двадцать. Я даже посочувствовал ему немного – знаю, каково носить скафандр, тем более в безвоздушной среде. Хороший тренинг для развития мускулатуры и терпения.

Я выбежал из ангара еще до того, как заправщик убрался в шлюзовую. Мои механические движущиеся части теперь звучали иначе, и лапы оставляли в реголите более глубокие следы, и пыль за мной поднималась выше и опускалась дольше. Попробовал резко повернуть – так и есть, увеличился занос.

– Осторожнее! – заверещал на том конце связи руководитель. – Не торопись. Привыкни. Давай еще раз вокруг станции, только не торопись!

Кто бы на его месте желал, чтобы один из трех доставленных на Луну «пауков» вышел из строя в первый же день испытаний? Нет таких. Лучше перестраховаться, потратив на испытания несколько лишних дней, зато потом почти гарантированно добраться до Семигранника.

Так думал он. Но не я.

Нет, я подчинился ему, поскольку безумная мысль еще только начала зарождаться в моей голове, вернее, в электронных потрохах членистоногого механизма. Спустя четверть часа я не только вновь обошел станцию по широкому кругу, прекрасно приспособившись к дополнительной нагрузке, но и сплясал под внешними камерами, чтоб все видели невиданный членистоногий танец с кружением на месте и выбрасыванием в стороны разных лап. Самому понравилось.

Руководитель орал. По-моему, все, кто его слышал, потешались над ним. Он был человечек из многочисленной породы сорокиных и штейницев, старательная посредственность. Такой тип никогда не откажется от инструкций, а если они еще не написаны, то от примитивного здравого смысла; ему недоступно ни великое, ни смешное.

Впрочем, смешное еще так-сяк. Великое – никогда.

Я замер – не хотел, чтобы он приказал мне вернуться в ангар ради глупой перестраховки. Я еще не умел летать.

Он высказал мне все, что обо мне думает. Я бубнил, что, мол, просто пошутил немного. Интересно, что думал обо мне тот, другой Фрол Пяткин? Понял ли он уже, что я задумал?

Не исключено. Хотя я еще ничего не решил окончательно. Полетаю немного – станет ясно.