Александр Громов - Запруда из песка

– Пройди сто метров в северном направлении… Так. Слева от тебя длинный пологий склон, а на нем небольшой кратер. Видишь? На его южном валу нечто вроде маленькой скалы, попробуй на нее забраться…

Я попробовал – и забрался. Ничего особенного. Конструкторы хорошо поработали над подушечками моих лап, они и не думали скользить по камню. Кроме того, нечетные лапы оканчивались когтями.

– Возвращайся к станции. Не спеши. Так. Стой. Переместись на двадцать метров влево, тебя плохо видно… Теперь попробуй перевернуться на спину.

Да? А еще что? Закопаться в реголит? Сделать тройное сальто? Попрыгать на одной ножке?

Язвительные слова так и вертелись у меня… не знаю на чем. Но я молчал. Гневить руководителя я пока не хотел – тут и ребенок на моем месте понял бы тактическую неправильность подобных действий.

К тому же научиться переворачиваться на ноги, если вдруг я все-таки свалюсь в какую-нибудь яму спиной вниз, казалось мне делом весьма полезным.

Лишь через час с гаком дошла очередь до полетов. Для начала я освоил вертикальные прыжки на столь небольшую высоту, что не убился бы и без тормозных двигателей, но все же учился тормозить – плавно или резко, смотря по ситуации. Потом прыжки стали выше. Еще чуть позже я стал прыгать под сорок пять градусов к горизонту, мягко приземляться и тотчас прыгать снова, чуть изменив направление, и еще раз обскакал таким образом станцию по кругу радиусом метров восемьсот. И так далее, и тому подобное. Прыжки стали дальше, я учился маневрировать в полете. Один раз меня завертело, но я выправился довольно быстро – потому, наверное, что нисколечко не боялся. И что за прелесть эти твердотопливные элементы! К началу первого настоящего полета я не сжег и двух процентов загруженной в меня реактивной массы.

Устать я не мог – ни физически, ни умственно, и в этом крылась одна из двух причин того, что полевые испытания, совмещенные с тренировкой, проводились в форсированном режиме. Вторая причина – фаза Луны. Лунный день на меридиане «Аристотеля» подходил к концу, огненный шар висел низко, любая неровность уже отбрасывала длинную тень. Зато на той широте, где лежал Семигранник, лунный день только начинался. Пройдет пять или шесть земных суток, и работать там станет почти невозможно из-за яростного шара над головой. Даже у «паука» могут быть проблемы.

Я знал, что меня будут гонять, пока не сядут аккумуляторы и не сгорит топливо. После меня точно так же будут гонять другого, потом третьего. А потом решат, кому из нас лететь к артефакту.

Опять кто-то самонадеянно вообразил, что может решать за меня. И не в какой-нибудь мелочи, а в деле, от которого, может быть, зависит не только мое будущее, но и судьба всего Экипажа! Ох, сколько же вас вокруг, честных служак, людей-функций, людей-параграфов… Беда не в том, что вы обыкновенные , а в том, что вы, не понимая и не желая признать этой заурядной истины, мешаете другим жить и работать…

Летать оказалось проще, чем прыгать. И гораздо интереснее. Только меняй немного тангаж, и будешь либо снижаться, либо набирать высоту. Отклонение сопла – поворот. Торможение – либо с помощью передних сопел, либо основным движком после разворота на сто восемьдесят. Проще простого.

И тогда я принял решение. Оно сидело в моем сознании давно, но только теперь приняло окончательную форму. Азимут я знаю, карта местности сидит в памяти. Топлива хватит. Остановить меня нечем. Чего ждать? Вернусь с удачей – пусть судят победителя, если решатся, а не вернусь – с покойника, тем паче электронного, и взятки гладки. Хотя моему биологическому двойнику все-таки достанется на орехи…

Ничего. Потерпит.

– Лево двадцать, – услышал я голос руководителя программы. – Высота двести пятьдесят. Поворот влево, я сказал, а не вправо…

Подумать только – «он сказал»!

А я уже разгонялся, задрав морду «паука» к звездам, чтобы сэкономить топливо за счет баллистической траектории.

– Немедленно вернись на курс! – слышал я крики по радио. – Слышишь меня? Что происходит? Проблемы?

Я удостоил его ответом:

– Никаких проблем. Прием.

С полминуты я слышал лишь перемежаемые тяжелым дыханием хриплые и не очень-то связные выкрики: немедленно вернуться, запрещаю, будешь наказан, ну и все такое прочее. Этот тип только сейчас понял, что у меня на уме. Мне даже стало жаль его – так, чуть-чуть.

– Слетаю и вернусь, ясно? – снизошел я до объяснений. – У меня там одно маленькое дельце.

Больше я с ним не разговаривал. И в точно рассчитанный момент приказав двигателю остановиться, понесся по гигантской дуге с видимой с Земли стороны Луны на невидимую.

Сидя под куполом «Аристотеля», я смотрел на этого лысоватого человечка с нездоровым цветом лица, на его выпученные глаза, на отпавшую и чуть вздрагивающую нижнюю челюсть, и внутренне потешался. Мне-то давно стало понятно, чего хочется Слепку. Мысленно я ставил десять к одному на то, что он так и поступит. Лишь два обстоятельства могли остановить его: техническая неисправность «паука» и недостаточная, им самим признанная, адаптация к нему.

Не случилось ни того, ни другого. «Паук» оказался надежной машиной и сразу проявил себя во всей красе, что с новыми механизмами случается крайне редко, но все-таки иногда происходит, а судя по действиям моего Слепка, у него не возникло больших проблем с управлением.

Последний штришок – это как руководитель программы общался с моим электронным двойником. Дремучие все-таки инстинкты сидят почти в любом человеческом существе: если собеседник не антропоморфен и вообще не жив в биологическом смысле, значит, можно не относиться к нему как к равному. Покрикивать. Лаять команды. Обходиться без «спасибо», «пожалуйста», «прошу вас» и прочих вежливостей, принятых среди людей, даже если они в данный момент на вахте.

За час до скандала я уже ставил сто к одному на то, что мой Слепок рванет к Семиграннику, послав ко всем чертям и старательно расписанную программу, и ее руководителя. Мысленно я даже подзуживал его: давай, мол, давай!

А когда он, наконец, дал, я имел сомнительное удовольствие видеть, как руководитель программы, полковник, между прочим, впал в истерику. Мокрая курица, изрыгающая в эфир разные слова, грозящая кому-то немыслимыми карами, все равно осталась мокрой курицей, только немного шумной. Поорав в микрофон на Слепок и не получив ответа, он набросился на меня:

– Ну что вы стоите, как памятник! Это ваш Слепок, между прочим! Немедленно прикажите ему вернуться!