Владимир Забудский - Путь к звёздам

— До начала испытаний — пять минут, — услышала она в своей голове голос штурмана Химари Уэда.

Тон Химари был уверенным и сосредоточенным, как и надлежит одному из старших офицеров корабля. Правда, казался чуть раздраженным. Саша уже знала, что так японка реагирует на волнение, признаки которого иначе было бы не прочесть на её неказистом скуластом лице, похожем на лик истукана, вытесанного из камня аборигенами с острова Пасхи. Сейчас она нервничала, хотя в свои 44 года была одним из самых заслуженных астронавтов JAXA — Японского агентства аэрокосмических исследований.

Практическое испытание навигационных возможностей корабля относилось к зоне прямой ответственности штурмана. Уэда, как и все члены экипажа, лишь дублировала ИИ, чьи возможности в области навигации превышали человеческие в миллионы раз. И всё же поджилки у неё явно тряслись не на шутку.

Предупреждение о пятиминутной готовности к испытаниям было формальностью и перестраховкой, как и та деталь, что это предупреждение было озвучено голосом, а не передано невербально. В космической сфере было принято соблюдать в десятки раз более строгие меры предосторожности, чем минимально необходимые. Когда же речь заходила о первом в своём классе корабле, который пока имеет статус испытательного прототипа (и останется в нём, пока не завершится серия полётных испытаний), и, вдобавок, стоит около триллиона кредитов — и без того маниакальные меры предосторожности превращались в совершенно безумные. Все, кто находились сейчас в центре управления кораблём (ЦУК), были достаточно опытны и профессиональны, чтобы педантично следовать правилам, и уважать эту религию, каждая заповедь которой была написана кровью прошлых и нынешнего поколений астронавтов.

— Принято, — ответила Тёрнер по праву капитана.

ЦУК являл собой отсек объёмом 6,2x4,3x4,3 метра в кормовой части корабля. В большинстве научно-фантастических произведений подобные места напоминали кокпит самолёта или капитанский мостик океанского лайнера, с обязательным наличием широких панорамных иллюминаторов, через которые капитан с командой могли задумчиво взирать на космические дали. В реальности же тут царила бы кромешная тьма, если бы не вмонтированные в поверхности лампы дневного света и свечение множества голографических дисплеев. Во всей обшивке «Пегаса» вообще не было ни одного иллюминатора — не нашлось достаточно прочных материалов, из которых они бы могли быть изготовлены, да и нужды в них не было.

Корабль был цельной обтекаемой стреловидной конструкцией, напоминающей перевёрнутый в горизонтальное положение гигантский обелиск. На нём не было ни единого выступа или выемки, которые могли бы нарушить его аэродинамику. Внутри же весь полезный объём был поделен на эргономичные отсеки, которые подрезали крылья фанатам космических опер своей скучной, заурядной практичностью, стерильной чистотой и отсутствием характерных признаков, которые позволяли бы именовать какие-либо из них «мостиком», «кают-компанией», «трюмом», «рубкой» или «камбузом». Если здешний интерьер и мог вызвать какие-то ассоциации, то это определённо не были ассоциации с морским судном. Скорей уж похожим образом выглядели внутренности лаборатории или термоядерной электростанции. Каждый квадратный сантиметр пространства использовался с умом, и был, как правило, нашпигован надёжно прикреплённым к поверхностям оборудованием, инструментом и инвентарём. Всё, на что мог упасть глаз, имело своё уникальное назначение, понятное посвященным, и стоило так дорого, что об этом лучше было не задумываться. Начинки ЦУК это касалось особенно.

На двух зеркальных друг к другу поверхностях отсека, которые, чтобы их возможно было отличить, были окрашены в синий и зелёный цвета, были размещены, в два ряда, по шесть кресел членов экипажа. Одно из них (центральное в первом ряду на «зелёной» поверхности) предназначалось капитану.

Слово «кресло» довольно неточно описывало угрожающего вида конструкцию, о которой шла речь. Гораздо больше это напоминало кокон. Человек надёжно фиксировался там в наполовину лежачем положении, и подключался к бортовому компьютеру напрямую через нейропорт, так как такой вид подключения считался надёжнее дистанционного. Каждое из «кресел», которые «росли» непосредственно из корабля, было начинено мощнейшей электроникой, приспособленной для широчайшего перечня манипуляций. Самыми банальными из них было экстренное введение в организм носителя раствора Петерсона, который мог помочь пережить кратковременную перегрузку до 40G, и запуск роя медицинских нанороботов, запрограммированных на оказание первой помощи.

Четыре поверхности свободные от «сидений» практически полностью состояли из панелей управления, сенсорных дисплеев, старомодных кнопок, рычагов, джойстиков, переключателей, тумблеров и рубильников. С помощью этих архаичных приспособлений можно было (во всяком случае, в теории) пытаться управлять кораблём мануально в маловероятном аварийном случае, если ИИ выйдет из строя, а члены экипажа утратят возможность отдавать кораблю команды с помощью нейроинтерфейса, голосовых и жестовых команд.

— Контрольная проверка щита, — объявила второй помощник Люсия Маркес, некогда пилот космолёта «Тирадентис», назначенная на должность по квоте бразильского космического агентства, AEB.

Люсия, занимающая кресло по левую руку от Саши, действовала в соответствии с протоколом, хотя все они и так видели по показаниям приборов в дополненной реальности, что комплексная система защиты корабля «Space Shell», которую было разрешено именовать просто «щитом», функционирует нормально.

— Щит в норме, — бесстрастно отрапортовала «Афина», не став добавлять, что в обратном случае они давно бы заметили, как микрометеориты превращают корабль, несущийся сквозь космическое пространство со скоростью более 55 млн. км/час, в швейцарский сыр.

Скорость «Пегаса» приближалась к 5 % скорости света — почти в семь раз меньше той, на которой кораблю предстояло преодолеть основную часть пути до системы Тау Кита. Однако в эти секунды их полётные данные регистрировались, чтобы быть занесёнными в Книгу рекордов Гиннесса. Ведь никогда прежде человек не перемещался в пространстве с такой скоростью — почти вдвое больше максимальной, которую способны были развить курсирующие между Землёй и Марсом «Метеоры». Осознание одного лишь этого факта уже не позволяло относиться к ситуации как к заурядной.

Повышенное давление не чувствовалось, ведь этот участок полёта проходил без ускорения. За такую поблажку каждый член экипажа мысленно благодарил судьбу, небо или удачу, в зависимости от степени своей религиозности. Предыдущие две недели выносливость экипажа испытывали длительными перегрузками, колеблющимися от расслабленных 0,5 до крайне жестких 5G. От многочасового воздействия такого давления человек испытывал непередаваемый коктейль ощущений, включающий головные боли, головокружения и тошноту, а во рту у них до сих пор чувствовался горький металлический привкус из-за введения микродоз раствора Петерсона. Увы, эти экзекуции были необходимы, чтобы определить максимальную приемлемую величину ускорения, с которым корабль будет набирать крейсерскую скорость и тормозить во время межзвёздного вояжа.