Владимир Забудский - Путь к звёздам

Слегка успокоенная тем, что подруга наконец откровенно поделилась с ней своими ощущениями, Джилл посмотрела на неё одновременно сочувственно и с укором. Так может смотреть лишь врач, желающий пациенту выздоровления, но раздраженный из-за невыполнения его рекомендаций. Уперев согнутые в локтях руки в бока, словно строгая супруга, чей непутевый муж припёрся домой на рогах, она изрекла:

— Я уже не раз говорила всё, что я думаю по поводу этого твоего «омниверса», подружаня. А также о нашем начальстве, для которого ты, похоже, имеешь ценность только в качестве составной части корабля! Я заметила, кстати, как наш великий и могучий предводитель вчера фальшиво тебе улыбался своей дежурной улыбочкой, а ты еле выдавливала такую же в ответ. И да, помню я эту твою виноватую историю о том, как он, эдакий безнадёжный романтик, тебя так сильно любил и желал, а ты, бессердечная, его отвергла! Но я тебе вот что скажу! Искренне любящий человек, даже безответно любящий, никогда не будет смотреть, сложа руки, как объект его любви занимается саморазрушением!..

— Не будем о нём, — взмолилась Саша, на лбу которой при словах «о нём» пролегла морщина, создав выражение совсем непохожее на то, какое бывает у женщины, тоскующей по возлюбленному.

Скорее такое выражение бывает у тех, кого предали.

«Наверное, я никогда не узнаю всех подробностей того, что произошло между ней и Гизу на самом деле» — подумала Джилл. Когда их роман только завязывался, она пробовала напомнить Саше её же собственные слова, сказанные, когда Джилл попала на крючок к Марии — о том, что им, мелким сошкам, надо быть осторожными, попадая в игры сильных мира сего. Ведь в песочнице богов простым смертным была уготована лишь одна роль — игрушек. Но эти её причитания выглядели слишком похожими на зависть к подруге, закрутившей любовную историю с миллиардером, со стороны той, кто и сама всегда о таком втайне мечтала. Плохая это идея — пытаться открыть другой глаза на того, кого она любит. Любовь ведь — чувство, а не логическая конструкция. И ничьи увещевания не помогут ей родиться или умереть, если сердце подсказывает иное.

— Ты ведь знаешь, что я просто за тебя беспокоюсь? — спросила она притворно ворчливо.

— Конечно, я знаю это, Джилл, — искренне поблагодарив её за заботу взглядом и усталой улыбкой, ответила Саша, и выдала наконец что-то из репертуара настоящей Тёрнер: — Иначе зачем бы я стояла перед тобой столько времени с голыми сиськами, смиренно выслушивая твои нотации? Между прочим, кондиционер здесь работает будь здоров!

— А, так у тебя от холода мурашки пошли и соски затвердели? А я-то думала, это от того, что мы тут помянули уже двух твоих бывших. Ладно, снимай тогда трусики, дорогуша, как сказал бы любой болливудский продюсер на прослушивании, и устраивайся поудобнее.

Джилл приметила, что Саша замешкалась, прежде чем устроиться в AMEC — словно хорошо знакомое устройство, на котором она обследовалась, наверное, уже добрую сотню раз, вдруг вызвало у неё неприятные ассоциации, вроде тех, которые возникли у Сая.

— Ты чего там замялась? Не беспокойся, больнее обычного не будет, — подбодрила подругу врач.

Причин для беспокойства и впрямь не было. Ведь предполётное медицинское освидетельствование было, по большому счёту, формальностью, если не сказать архаичной традицией. Тёрнер, астронавт и член экипажа «Пегаса», прошла уже такое количество обследований за последние годы, что о состоянии её здоровья было известно больше, чем о болячках столетнего ипохондрика, который в последние полвека не вылезал из кабинетов врачей. Более того — в её теле находились нейрочипы, которые просигнализировали бы «Афине» о любых неожиданных неполадках в её организме, случись они вдруг, не дожидаясь очередного медосмотра.

«И чего только ты так разволновалась?» — подумала Джилл недоумённо, отметив, что Сашин пульс подскочил до 95-100 ударов в минуту, словно при бодрой пробежке.

Она и не подозревала, что в эту минуту подруге, зажатой в тисках AMEC, едва удавалось держать себя в руках. «А-ну успокойся, чёрт возьми!» — строго приказала себе Саша. — «Не хватало ещё, чтобы из-за этого возникли проблемы!». Множество дублирующих механизмов и правил, предохраняющих «Пегас» от ошибок капитана, служили причиной для шуток, что назначить на эту должность без особых рисков можно даже манекен. Однако шутки шутками, но должность всё же оставалась слишком ответственной, чтобы допустить к руководству кораблём человека, чьи нервы не в идеальном порядке. Бриггс будет безумно рад, если в последний момент бразды правления перейдут к нему. «Ни за что!» — гневно подумала про себя Тёрнер. Однако успокоить разбушевавшееся сердце она была не в силах.

Саша знала, что обследование на AMEC занимает не более двух минут. Однако в этот раз обычный промежуток времени тянулся невыносимо долго. Лишенная во время обследования возможности следить за точным ходом времени, она вскоре начала подозревать, что обследование неоправданно затянулось. Некоторое время она сдерживала себя, прежде чем сжать кулаком резиновую грушу, активирующую связь с оператором устройства, и задать нетерпеливый вопрос:

— Джилл, ну что там?! Комп завис, что ли?!

— Э-э-э… Подожди минутку. Возможно, какой-то сбой. Нужно запустить повторно.

Голос Джилл, раздавшийся в её наушнике, ей не понравилась — в нём чувствовалась слишком нарочитое спокойствие. А ведь в обычной ситуации Джилл непременно выдала бы какую-нибудь подколку — например, пошутила бы, что, к сожалению, из-за ошибки системы Тёрнер теперь останется в устройстве навечно.

Саша проходила обследование на AMEC много раз, но сбоев не происходило ни разу.

«О, Боже» — пронеслось в её голове.

Эта мысль пробилась сквозь непроницаемую стену отрицания, которую она тщательно возводила в своём сознании на протяжении последних двух недель. Пробилась резко и брутально, словно снаряд, который прожег насквозь толстую броню. В образовавшееся отверстие хлынул ледяной ветер ужаса и безысходности, которые сжали Сашино сердце цепкой хваткой ледяных костлявых пальцев.

«Боже мой, пожалуйста, нет, нет, нет. Ну пожалуйста, пожалуйста» — крепко зажмурившись, начала мысленно причитать она, ощущая, как на глаза наворачиваются слёзы бессилия. Медицинская капсула продолжала вертеться, со всех сторон прошивая её тело невидимыми сканирующими лучами. Где-то внутри неслись по сосудам многочисленные медицинские нанороботы. Джилл снаружи молчала. И её молчание в эту минуту было красноречивее и страшнее любого приговора.

К моменту, когда крепления капсулы наконец отпустили её тело, и крышка открылась, Саша мелко дрожала. Лицо стоящей перед ней Джилл было бледным и растерянным.