Джек Уильямсон - Рождение новой республики

На следующий день мы вылетели к одному из больших зданий на Лонг-Айленде — тому самому, где мы с Гарднером покупали одежду. С Бэкром в качестве гида, мы спускались на лифтах, скользили вниз на эскалаторах, и, наконец, остановились перед дверью в конце зала, расположенного под водой, с огромным прозрачным окном, через которое можно было любоваться удивительным миром морских глубин. Бэкр нажал кнопку, и большая дверь распахнулась. Мы ступили в вестибюль, где наш гид оставил нас, в то время как он ушел в следующую комнату. Через несколько минут он возвратился и позвал Гарднера, они удалились вдвоем. Я пока не был включен в круг избранных; и я оставался один, сгорая от желания увидеть таинственную Лероду Вардон.

Наконец дверь распахнулась снова, вошли Бэкр и Гарднер. Гарднер говорил, оглядываясь назад, безнадежным тоном:

— Нет, Луна не может заплатить миллион.

Тогда я услышал голос, дрожащий от боли и гнева:

— Но это стоило жизни моему отцу и матери. Из-за этого я стала изгоем, бездомной странницей, преследуемой шпионами. И мне нужны эти деньги…

Этот голос был знаком мне. Звук этого голоса заставил сжаться мое сердце. Не соображая, что делаю, я оттолкнул Гарднера и Бэкра и кинулся в дверь.

Передо мной стояла Мэри Джонс. Красивая, как всегда, она была высокой и cтройной. Ее овальное лицо выражало теперь радость и смущение, и слезы сверкнули в ее глазах. Она была подобна свежему морскому ветру Земли. Я схватил ее белые предплечья, заглянул в ее темные, бездонные глаза. Сначала она отпрянула в удивлении. Тогда внезапный свет недоверчивой радости вспыхнул на ее лице, и она прошептала:

— Ты!

Ее руки дрожали в моих руках. Она закрыла глаза. А потом она внезапно отстранилась, вырвалась из моих объятий. Я застыл, безмолвный, смущенный и потрясенный до глубины души.

— Господин Адамс, я рада… — начала она формальным тоном, но сбилась и застыла передо мной, со слезами на глазах, смущенная не меньше, чем я сам. Я протянул к ней руки. Она протянула свои тонкие белые руки мне навстречу, нерешительно, словно нащупывая путь через облако слез. Я схватил их, привлек ее к себе. Она дрожа, кинулась в мои объятия…

Несколько минут спустя мы сидели вместе на диване в небольшой гостиной. Я не знаю, как долго Гарднер и Бэкр ждали снаружи, прежде чем рискнули войти и прервать нас.

Тогда Лерода Вардон преобразилась в очаровательную хозяйку. Она подошла к пульту на стене, нажала кнопки, и из трубы доставки появился поднос с восхитительным угощением. Я признаюсь, однако, что имею смутное представление о том, чем были те деликатесы; я не помню, смог ли я оценить их по достоинству.

Наконец мы уехали, но только тогда, когда она пообещала пойти со мной в один из дворцов удовольствия.

Мы провели, насколько я помню, великолепно время тем вечером. Детали, возможно, немного стерлись из моей памяти. Из этого вечера моя память сохранила чувства, а не канву сопутствовавших им событий. Был театр, с глупой, без сомнения, пьесой, и ужин. Вероятно, мы ходили по фешенебельным развлекательным заведениям. Но важней всего была Лерода. Я был опьянен с ее очарованием, ее красотой, ее остроумием. Как я дорожу памятью о тех минутах во флайере, когда мы возвращались к ее зданию! Я пожелал ей доброй ночи у лифта, но только тогда, когда она обещала мне партию в теннис следующим утром в цветущих, ароматных садах берега.

Я планировал максимально использовать эти восемь дней, пока Пол Доэн не должен будет возвратиться за нами.

Той ночью, когда я прилетел обратно в квартиру Бэкра, где Гарднер и я остановились, я нашел записку от Гарднера, чей плавный, летящий почерк не мог не узнать. Записка была записана его стенографическим кодом, каждый знак выглядел ясно, словно был напечатан.

Дорогой Джон, я лечу в Чикаго сегодня вечером, с другом. Вернусь вовремя. Наслаждайтесь.

Я задавался вопросом, кем мог быть друг, но я не позволял беспокойству смущать мой ум.

Дни, которые последовали затем, проносился в моей памяти словно в золотом тумане. Лерода и я были вместе большую часть времени. Гуляя вместе, мы исследовали всю зеленую волшебную страну вокруг большого здания, обнаружили дюжину уютных укромных уголков в ароматном, цветущем кустарнике, где мы чувствовали себя восхитительно уединенно. Мы обедали и ужинали вместе, и танцевали позже. В приватных кабинках мы изучали неповторимые чудеса Земли, на картинном экране «стерео»… А однажды мы наняли небольшую летящую лодку — машину из сверкающего алюминия, с крыльями, окрашенными в красный цвет; машину с атомным двигателем. У нас было восхитительное приключение, круиз вниз по Атлантическому побережью; и волшебная ночь на большом плавающем острове удовольствий, в теплых водах Гольфстрима, недалеко от Флориды.

Возможно, отдых там искусственный и низкопробный, как считают некоторые эстеты наших дней, но у нас было самое восхитительное время. Волшебство нашей встречи превратило мир в божественный рай.

После мы возвратились в Нью-Йорк. Мерцающая небольшая машина, со скошенными крыльями и тихим гудением атомного мотора, приводящего в движение пропеллер, рассекала воздух со скоростью почти тысячу миль в час. Лерода сидела возле меня в небольшой кабине, ее гибкое, теплое тело прикасалось ко мне, при этом она вела машину с неожиданным мастерством. Внезапно она отключила двигатель. Мы начали планировать по длинной дуге, к синей, залитой солнцем Атлантике. Стремительно, анемотахометр и высотомер понеслись к нолю. Она наблюдала за приборами внимательно и вовремя включила несущие винты, превратив нашу машину в вертолет. Небольшое судно ударилось о теплую, гладкую поверхность, мягко, словно лебедь, садящийся на воду, и закачалось на волнах.

Мы были совершенно одни. Сияющая и плоская пустыня воды простиралась вокруг нас, блестя на вечернем солнце, ограниченная только тонкой зеленой линией земли на западе и серым пятном облака выше этого, которое вскоре вспыхнуло в лучах солнца. Я повернулся к Лероде, ее синие глаза стали вдруг серьезными и задумчивыми.

— Джон, — медленно начала она. — Я хотела что-то тебе сказать.

— Позволь мне сначала тебя поцеловать, — попросил я.

Она подчинялась изящно, но без потери спокойного достоинства.

— У меня есть тайна, Джон. Это стоило жизни моему отцу, а затем и моей матери. Это сделало меня изгоем. Это — изобретение отца, новый источник ядерной энергии. Оно стоит миллиарды на Земле, поскольку может изменить всю промышленность. Я пыталась продать это изобретение за миллион. Но оно стоит в миллион раз дороже. Однако после той ужасной войны, когда отец был убит, все боятся, боятся купить это. Они боятся Корпорации Металлов.