Николь Валентайн - Теория относительности с точки зрения путешественника во времени [litres]

Некоторое время он потрясённо молчал.

Она провела рукой по своим коротким волосам, и они едва заметно встопорщились под её пальцами, как влажные птичьи перья. Финн внезапно понял, что смотрит на неё – впервые по-настоящему смотрит, словно она только что вошла в его жизнь. Сейчас, когда она сидела рядом с ним в лунном свете, она была прежней – и в то же время другой. Она оставалась такой же маленькой, щуплой, в мешковатой одежде, выглядевшей слишком большой для неё. На ней были её обычные джинсы и любимый серый свитер, который связала миссис Рэнд… Но вдруг она постоянно носит его вовсе не потому, что так сильно любит? Может, у неё просто мало одежды? Почему он никогда не задумывался над этим раньше?

Потом ему в голову пришла ещё более жуткая мысль. А если Габи долгое время злилась на него за всё, что он имел? Они никогда не говорили об этих различиях. Финн почувствовал подступающую панику. Вероятно, детская дружба ничего не значит, возможно, взрослея, ты должен всё начать сначала? Ставки повышаются, и очки приходится зарабатывать заново. Нужно быть внимательнее.

– А ты, наконец, скажешь что-нибудь и прекратишь пялиться на меня? – резко спросила Габи.

– Я… наверное… нам следовало больше говорить об этих вещах…

Говорить о вещах? На самом деле он хотел признаться Габи, что бесконечно восхищается ею и хочет быть на неё похожим. Несмотря на то что жизнь её была столь же тяжела, как и его, у неё имелось преимущество. Она была настоящей. Финн постоянно чувствовал, что его определяют по пустоте вокруг, по тому, кого больше нет рядом с ним. Смерть Фейт, исчезновение мамы, а теперь и смерть бабушки. Он был уравнением, составленным из недостающих переменных. Уравнением, не имеющим решения.

Габи недовольно фыркнула.

– Прости меня, Габи. Правда, прости.

– Ты ведёшь себя так, как будто ты единственный человек на земле, который пережил смерть своих близких. Тебе никогда даже в голову не пришло поговорить со мной, Финн!.. Поговорить обо мне!

Она не ошиблась. Он о таком даже не задумывался.

– Я – идиот.

– Что ж, хоть в чём-то мы с тобой можем согласиться, – насмешливо произнесла она, но её голос уже потеплел.

Было ещё кое-что, чем он мог поделиться с ней. Его самый большой секрет.

– Я никогда никому этого не говорил, – тихо начал Финн. – Я ведь не скучаю по Фейт, по крайней мере, так сильно, как остальные.

Ну вот. Он сделал признание.

По лицу Габи нельзя было ничего понять.

– Думаешь, я очень плохой человек?

– Нет! Ты был совсем маленький. Как ты вообще можешь скучать по ней? – спросила Габи.

– Я скучаю, но не по Фейт, а по себе. Это плохо? Когда она была жива, я был Финном. Я точно помню.

– Ты и сейчас Финн.

– Нет, Габи. Для всех в Дорсете я – брат маленькой девочки, которая утонула. Я – вечный неприятный остаток. Мой отец даже смотреть на меня не может. Он глядит сквозь меня, как будто видит за моей спиной что-то более интересное. Наверное, мама тоже сбежала из-за меня!

– Ты ведь понимаешь, что это не так, правда?

– Послушай, Габи, я ужасно запутался.

– Ладно, тогда я тебе объясню, кто ты такой. Ты – мой лучший друг.

Конечно, Финн был счастлив, что она так сказала. Однако, принимая во внимание всех её новых друзей, дружба Габи оставалась чем-то, что в любой момент могло быть у него отнято.

– Как скоро жизнь снова становится нормальной после того, как близкие люди оставляют тебя или просто умирают?

Она помолчала, прежде чем ответить.

– Никогда. То есть жизнь больше никогда не будет прежней. Зато потом начнётся другая жизнь. Новая. И она снова будет ощущаться нормальной.

– Но сколько должно пройти времени?

Он действительно хотел это знать. Минуло уже три недели после исчезновения мамы, но жизнь и не думала становиться хоть сколько-нибудь терпимой. Его семья потеряла Фейт почти десять лет тому назад, но все родные, включая и самого Финна, оставались надломленными давней утратой.

– Ну… просто однажды как-то так и происходит, – ответила она.

Слабая улыбка тронула уголки её губ, словно тень какого-то воспоминания.

Финну захотелось, чтобы он тоже смог увидеть это воспоминание, как обычно бывает в кино.

– В тот момент мы с мамой начали смеяться над какими-то глупостями. Хохотали над чем-то далеко не смешным, представляешь? Вот тогда я впервые за долгое время снова почувствовала себя нормально.

Финн попытался вообразить, как он и его отец покатываются со смеху над чем-нибудь. Нет, пожалуй, в ближайшем будущем ничего подобного не предвидится. Но мама… она бы, пожалуй, разделила его веселье.

Они ещё какое-то время посидели в молчании. Габи заговорила первая:

– Нам надо спать по очереди.

– Ты отдыхай. Я посижу. Я не так устал, как кажется.

– Точно? Ты же не спал с тех пор, как твоя бабушка…

Финн перебил её прежде, чем она смогла придумать, чем заменить слово «умерла»:

– Я в порядке! И я справлюсь.

Его голос источал фальшивую уверенность, которую Габи приняла за правду.

Она скомкала капюшон толстовки, превратила его в подобие подушки.

– Хорошо, только разбуди меня, если тебе нужно будет подремать.

Финн остался сидеть, прислушиваясь к звукам леса. Издалека донёсся приглушённый крик совы, а если получше прислушаться, то можно было уловить возню мелких зверьков в палой листве. Не прошло и трёх-четырёх минут, как дыхание Габи замедлилось, и мальчик остался наедине с ночью.

Наверное, он ненадолго отключился. Вернее, впал в некое подобие полусна, полного загадочных образов, притворяющихся видениями. В одном сне Финну чудилось, что он нашёл ответ на все вопросы Вселенной. Он мог читать мысли людей – или их сердца – и видел впечатление, которое производил на них. Чувства, которые он внушал людям, становились видимыми, как звёзды. Добрые звёзды сияли и росли, становясь крупнее и ярче. Недобрые – маленькие и тусклые – сжимались, как вакуум в космосе.

И Финн знал, что должен во что бы то ни стало собрать как можно больше огромных сияющих звёзд.

Они были ключом ко всему на свете – и маленькие, и растущие, и сжимающиеся звёзды.

Лишь это он и смог вспомнить, когда открыл глаза.

Было ещё темно, но Финн почувствовал, что ночь вот-вот должна смениться утром. Скоро встанет солнце. Первое, что очнулось в нём после сна, была боль в сердце. Она всегда приходила по утрам, когда он вспоминал, что мама пропала. А теперь к чёрной дыре, поселившейся в груди, пришлось добавить ещё и тоску по бабушке. Мальчик начал составлять мысленный перечень всего, что он узнал за последние сорок восемь часов. В любом случае он будет придерживаться фактов. Иметь дело с ними проще всего.

Получился такой список.