Кейт Лаумер - Звездные мошенники

Он сделал паузу, явно ожидая вопроса. И я задал этот вопрос.

— Разумеется, главным стали вы , — сказал он. — Вы не стали действовать как пассивный получатель импульсов, подаваемых в ваш мозг, а перехватили их и соткали новую матрицу, более соответствующую вашим потребностям. Например, потребности цепляться за выбранную вами роль.

— Что вы подразумеваете под «Старой Землей»?

— Все еще не вспомнили? — сказал Дисс. — Часть вашего разума старательно заменила реалии, которые вы сочли невыносимыми, на новые. Снабжая вас данными из другого источника, я обхожу вашу оборонительную линию с фланга. Что же касается Старой Земли — такое имя носит незначительный мирок, который отдельные люди считают первоначальным домом человечества.

— Наверное, предполагается, что я сейчас скажу: «У человечества есть лишь один дом».

— О да, такова была установка, которую вы избрали для себя, как и роль Флорина, Стального Человека. Но сейчас вы должны быть готовы принять тезис о том, что эта сцена слишком мала и не вместит вас и меня одновременно.

Безгубый рот снова растянулся в улыбке.

— Не говоря уже о Грейфелле.

Дисс опять издал шипящий смешок.

— Ван Воук дошел до отчаяния. Он пытался умиротворить вас, предлагая вам альтернативу: рациональное бегство, приемлемое алиби, за которое можно ухватиться. Но вы продолжили и довели до абсурда гамбит Ван Воука, тем самым дискредитировав его. Именно в этот момент я понял, что настало время вступить в игру — чтобы сохранить ваш рассудок и предотвратить более крупную трагедию.

— Понятно. Значит, вы — просто самоотверженный человек, альтруист, желающий сделать немного добра в большом и страшном воображаемом мире.

— Не совсем так. — Он стряхнул пепел. — Я уже говорил: вы тоже можете кое-что для меня сделать.

— Надеюсь, вы скажете, что именно, независимо от того, стану я вас упрашивать или нет.

— Машина Грез — чрезвычайно оригинальное устройство, боюсь, даже слишком оригинальное. Вас можно поздравить с таким достижением, мой дорогой Флорин. Но, знаете ли, я не стану этого делать. Машина должна быть выключена.

Я почесал подбородок и обнаружил, что уже давно не брился. Возможно, здесь лежал ключ к разгадке чего-то, но пока что я не стал задерживаться на этом.

— Аналогом наших проблем, — продолжил Дисс, — может послужить следующая, чисто гипотетическая ситуация. Предположим, племя диких аборигенов, обитающее на далеком острове в океане, случайно наткнулось на генератор мощных радиоволн. Второстепенное устройство, давно забытое там представителями более развитой цивилизации. Не ведая того, дикари могут нарушить планетарную связь, вмешаться в действия спутников, прервать тридео-передачи и пооткрывать двери всех гаражей на другой стороне планеты.

— Звучит не так уж плохо. В общем, я понял.

— У Машины Грез, к несчастью, есть такие вот побочные эффекты. Когда вы — а теперь и ваш Совет — запускаете ее, это отражается на матрице, и последствия распространяются на половину Галактики. Ситуация, конечно, невыносимая. Честно говоря, мои нынешние действия в полуматериальном состоянии, направленные на противостояние вам, так же нелегальны, как незаконный переход государственной границы. Но я посчитал, что обстоятельства требуют небольшого отклонения от инструкций.

— Что значит «полуматериальное состояние»?

— Я нахожусь здесь не в большей мере, чем вы сами.

— Где же вы?

— В кабине передатчика моего транспорта, на станции, примерно в двух световых годах от Солнца. Ну а вы, разумеется, находитесь в Машине Грез, внутри своей лаборатории.

— А к чему этот экзотический фон?

— Вы видите пустыню, не так ли? Разумеется, она взята из вашего личного фонда образов. Я набрал нейтральную установку.

Я посмотрел на пустыню позади него, такую же реальную, какой всегда выглядит пустыня. Он дал мне время осмыслить эту идею.

— Сейчас я вмешаюсь в работу Машины, — добавил он, — чтобы вы пришли в сознание, пребывая в здравом уме и твердой памяти. Вернувшись, вы уничтожите Машину, включая все рабочие записи и схемы. Идет?

— Никаких соглашений, — отрезал я.

— Подумайте, Флорин. Ведь вы все равно выберете жизнь и рассудок.

— Мне не нравятся соглашения, заключаемые вслепую. Может, все так, как вы говорите, а может, и нет. Возможно, вы способны сделать то, о чем говорите, а возможно, не способны. Может, я великий изобретатель, а может, качаюсь на люстре, зацепившись за нее хвостом. Вы должны доказать мне свою правоту.

Дисс рассерженно затушил сигарету, растер ее в порошок, пустил пепел по ветру и убрал мундштук.

— Упрямый вы человек, Флорин. — Он скрестил руки на груди и побарабанил пальцами по бицепсу. — А если я верну вас в вашу нормальную базовую реальность и вы, будучи в полном рассудке, увидите, что все обстоит так, как я описал, — тогда вы уничтожите Машину?

— Я приму решение, когда окажусь там.

— Ба! Да вы неисправимы. Даже не знаю, зачем я трачу на вас время… Но я — доброе существо. Я согласен. Однако предупреждаю вас…

— Не надо. Это загубит нашу прекрасную дружбу.

Он нетерпеливо дернулся, повернулся, и у меня перед глазами пронеслось изображение каких-то вертикальных панелей и рядов индикаторов, образовывавших сложный узор. Дисс сделал быстрое движение руками, свет индикаторов чуть померк и стал другим. Удаленный горизонт придвинулся ближе, вместо неба возникла пустота. Секунда темноты и звуки напоминающих хлопанье нескольких дверей вдалеке. Идеи, имена, лица промчались у меня в голове, точно вода, заполняющая резервуар.

Затем стали медленно зажигаться огни.

Я лежал на спине в помещении шагов в тридцать длиной, с бликующими панелями на стенах и узором из плиток на полу, загроможденном сложной аппаратурой. Большой Нос навис над пультом управления, на котором мигали индикаторы и то и дело вспыхивали какие-то предупреждающие сигналы, сопровождавшиеся писком и скрипом. Рядом с ним седой человек в белой блузе склонился над пультом поменьше, щелкая переключателями. На соседней раскладушке лежал и храпел Барделл.

Я кашлянул, Большой Нос резко повернулся и уставился на меня. Губы его зашевелились, но слов не было слышно.

— Теперь можете развязать меня, доктор Ван Воук, — сказал я. — Я больше не стану буянить.

Прошли полчаса, как всегда делают любые полчаса. Человек с жирным лицом — известный под именем «доктор Вольф» — снял контакты и, пыхтя, стал возиться с моими запястьями и лодыжками, натертыми металлическими браслетами, смазывая их каким-то бальзамом. Седой человек, доктор Эридани, убежал, но тут же вернулся с горячим кофе: в него добавили что-то, вернувшее обычный цвет моим щекам, если не прежний блеск моей гордости. Остальные — Трайт, Томи, Хайд, Джонас и так далее (их имена услужливо подсказывала мне память, как и множество других вещей) — собрались вокруг меня и по очереди сообщали, как они волновались. Единственным, кто держался позади и дулся, был Барделл. Эридани сделал ему укол сульфида, отчего он завопил, но вскоре успокоился, хотя все еще выглядел обиженным.