Владимир Обручев - Сочинения в трех томах. Том второй

— А я удивляюсь вам, Лидия Николаевна, — насмешливо возразила гостья, — как вы совершенно не понимаете, что за экспертами нужно ухаживать не только за обедами, ужинами и чаями, но и в промежутках, пользуясь для этого всевозможными случаями.

— Но ведь в руднике вы будете отвлекать их от дела своим ухаживаньем.

— Я опять удивляюсь вам, Лидия Николаевна! Этим замечанием вы прямо показали, что совершенно не в курсе дела.

— То есть как это? — обиделась хозяйка.

— А так, что чем больше я буду мешать экспертам делать их дело, тем лучше это будет для нашего общего дела — продажи рудника.

— Вы хотите, следовательно, мешать им узнать истинное состояние рудника?

— Вот именно!

— Но ведь это же обман, мошенничество!

— Как вы резко выражаетесь! Я никого не обманываю, я только отвлекаю своей особой внимание экспертов от чересчур глубокого проникновения в крепи, забои, жилу, содержание золота.

— Все-таки это нехорошо, некрасиво! Я бы не могла так делать.

— Да вы лучше у своего отца спросите, какие меры он принимает, чтобы втереть экспертам очки!

— Что вы говорите, Марина Львовна? — вспыхнула хозяйка. — Папа втирает очки!

— И сам, и через других, все этим понемногу занимаемся, только вы ничего не знаете!

В это время управляющий и штейгер вернулись в столовую и тем положили конец разговору, принявшему столь неожиданный и столь неприятный для хозяйки оборот. Лидия Николаевна не захотела расспрашивать отца в присутствии посторонних.

У крыльца послышались переливы колокольчиков; все вышли на крыльцо, расселись по экипажам и поехали на рудник.

В старые работы всего удобнее было попадать через Мокрую штольню, в которую пытался проникнуть Кузьмин в ту злополучную ночь. Он предупредил штейгера, что штольня сильно заплыла льдом, почему Василий Михайлович взял из конторы двух рабочих с кайлами и топорами; они же несли мешки для проб.

Штольня зияла своей черной глубокой пастью на беленом склоне горы; из нее тянуло холодом и запахом сырости и плесени. Марина Львовна вздрогнула и спросила у штейгера, давно ли он был в штольне.

— С месяц тому назад, — ответил Василий Михайлович. — Пройти можно было хорошо, только в одном месте пришлось сильно согнуться, лед наплыл.

— Может быть, и на животе придется ползти? — не без ехидства по адресу Пузиковой сказал Грошев.

— Кто знает, мне Кузьмин сказал, что лед сильно нарос. Но у нас с собой инструмент, пробьемся.

— Слышите, Марина Львовна? — обратился инженер к Пузиковой. — Не лучше ли вам вернуться, пока не поздно? Ползать на животе для дамы не особенно приятное занятие.

— А я, может быть, люблю ползать, почем вы знаете? — отпарировала молодая женщина. — И во всяком случае, я пролезу там, где вы застрянете, не правда ли, Яков Григорьевич?

— О да, о да, без сомнения! — засмеялся Борк, сравнивая тонкую грациозную фигуру Пузиковой с довольно массивным телом несколько ожиревшего инженера.

— Дело не в толщине, а в мускульной силе! — возразил Грошев. — Но мне все равно, ваше дело.

Он быстро зашагал в глубь штольни вслед за Василием Михайловичем и рабочими.

По мере движения вперед в штольне становилось все холоднее и холоднее, и на столбах крепи заблистал иней; вскоре слой его сделался настолько толстым, что вся крепь покрылась как будто изморозью; ледяные пластиночки отражали пламя свечей, и мелкие искры бриллиантами засверкали со всех сторон. Топот ног гулко отдавался на мерзлой почве, а голоса шедших впереди словно исходили из бочки.

Крепь держалась отлично, очевидно, благодаря низкой температуре. Слой инея скоро сменился натеками льда. Начиналось место, где во время проведения штольни сильно протекала вода; ее постепенно остановили зимние морозы, проникавшие вместе с воздухом, и превратили в лед. Сначала льдом были заняты только промежутки между столбами, и штольня получила странный вид, точно ее подбили чернобелым грубополосатым тиком. Немного дальше лед появился и на столбах, сперва тоненьким слоем, словно глазурь на торте, как выразилась Марина Львовна, которой подземный мир начинал нравиться. Потом вся крепь исчезла под натеками льда, и с обеих сторон вместо темного дерева тянулись ледяные столбы с неровными кольчатыми выступами, а с потолка свисали сосульки разной длины и толщины. Ничего не стало видно, кроме льда, мутно-белого от воздушных пузырьков, тускло блестевшего под пламенем свечей; но сравнительно с той частью штольни, где крепь была на виду, здесь, в ледяной галерее, стало гораздо светлее, чище, свечи словно ярче горели. Зато пришлось идти осторожно; ледяные бугры и коросты покрывали почву, ноги скользили, а голова часто задевала за сосульки потолка. Люди начали скользить и хвататься руками за ледяные колонны стен. Чуть не полетел Василий Михайлович, перелезая через упавшую стойку, превратившуюся в ледяной порог; звонкий смех Марины Львовны огласил штольню, когда Грошев, поскользнувшись, сшиб головой большую сосульку с потолка, а затем, не удержав равновесия, грузно сел на лед.

— Что за прелестная прогулка! — воскликнула молодая женщина. — А вы еще не хотели меня взять с собой! Вам просто не хотелось выдавать посторонним чудеса этого волшебного мира!

Всего хуже приходилось длинному Борку; хотя он все время шел, сильно согнувшись и втянув голову в плечи, но то и дело задевал за сосульки, и они срывались вниз, превращаясь на ледяном полу в сноп твердых брызг; по звуку казалось, что падает и бьется стекло.

Стало еще холоднее, и в сузившейся штольне чувствовался морозный ветерок, дувший навстречу. Вскоре штейгер остановился и сказал:

— Скоро лед кончится, господа, но напоследок заставит нас погреться — шагов двадцать придется ползти ползком.

Действительно, натеки льда все больше и больше стесняли штольню, надвигаясь сверху, сбоку и снизу.

Пришлось стать на колени и подвигаться по льду на четвереньках. Здесь Грошеву из-за его толщины пришлось хуже всех: он пыхтел, ворчал, проклинал мороз, а ползущая за ним Пузикова смеялась и злорадствовала.

— Дело не в толщине, а в мускульной силе! А почему же вы ворчите, а я смеюсь?

Вдруг рабочий, ползший впереди, крикнул:

— Дальше ходу нет, почти вся заплыла.

— Ну, беритесь-ка, продолбите! — сказал штейгер.

Рабочий полулежа начал долбить лед кайлой, а позади него, сидя на корточках, в тесной ледяной трубе вытянулись остальные. Это была странная картина: молочно-белый лед искрился огоньками от свечей; из ноздрей вырывался легкий пар; брызги льда летели из-под кайлы рабочего, отскакивая от стен трубы и заставляя всех отворачивать головы и закрывать лицо руками.

— Скажите, Иван Петрович, почему здесь столько льда? — обратилась Пузикова к инженеру, чтобы задобрить его своей любознательностью.— Воды и в других частях рудника немало, а лед только здесь.