Владимир Обручев - Сочинения в трех томах. Том второй

Но Репиков, услышавший голоса через открытое окно своего кабинета, появился у окна со словами:

— Я сейчас выйду, господа! Очень рад проветриться.

Прогулка вчетвером доставила Марине Львовне мало удовольствия. Ее супруг все время говорил о пробах, рассказывал о своих приемах опробования, убеждал Борка применить их, спорил, горячился и надоел остальным ужасно. Сославшись на усталость, Пузикова не пошла далеко и на обратном пути, пропустив мужа с Борком вперед, обратилась к Репикову с упреком:

— Николай Константинович! Я нахожу, что вы отступили от той программы, которую рекомендовали всем служащим по отношению к экспертам, и что дело страдает от этого.

— Как так? — удивился управляющий.

— Вы просили дам, в частности меня, ухаживать за экспертами, развлекать их, чтобы они поменьше занимались делами. А сами ни в чем не способствуете этому. Я не видела Борка уже целую неделю. Вы, очевидно, находите, что Лидия Николаевна в единственном числе составляет дамское общество, удовлетворяющее экспертов, и что нашей, например моей, помощи совсем не нужно!

— Нет, я этого не нахожу, — ответил Репиков, — Лида неразговорчива и ненаходчива, совсем не кокетка и заменить вас, милая Марина Львовна, не может. Но дело в том, что эксперты всегда торопятся, утром и за обедом не засиживаются, наскоро поедят и за работу. И просили меня званых обедов не устраивать.

— А вечера на что? После работы всегда найдется часа два-три свободных, чтобы поболтать за ужином. Вы ни разу, после первого вечера в день их приезда, не пригласили нас развлекать гостей.

— Они и вечером работают. Я боюсь помешать им...

— Пустяки! От общества красивых, молодых женщин ни один мужчина не откажется, как бы он ни был занят. У меня с Борком флирт за первые дни наладился великолепно, замороженный англичанин начал уже таять, нужно было только встречаться и дальше, хотя бы по вечерам у вас. И я, может быть, смогла бы выведать, где они берут пробы, каково их впечатление от рудника. А тут все оборвалось, и вы не догадались послать за мной раз-другой в течение недели.

— Действительно, я оплошал, — сознался Репиков. — Но мы поправим ошибку, времени еще много, и такой спешки, как в эту неделю, у них, кажется, не будет. Приходите, например, сегодня же ужинать.

— Благодарю. Это будет кстати. Я сегодня решилась наконец сама вызвать Борка из лаборатории и пригласила его на прогулку. Но тут, на беду, встретился муж и испортил все дело, привязался к англичанину, как банный лист, со своими пробами и не дает мне сказать ни слова.

— Но он будет надоедать Борку и за ужином.

— Посадите его между Грошевым и Фернером, пусть он спорит с ними о пробах, а мне предоставьте англичанина.

У порога своего дома Репиков, прощаясь с химиком, пригласил его с женой к ужину.

— Вот и отлично! — воскликнул Михаил Петрович. — Я никак не мог убедить Якова Григорьевича, что Фернер пользуется для проб устарелым способом, дающим неточные результаты из-за угара золота. Нужно будет поговорить еще за ужином об этом.

Борк немного поморщился от этой перспективы и сказал:

— Ну, что же, попробуйте убедить Фернера, это его дело.

Через полчаса принарядившаяся Марина Львовна с мужем вернулись к Репикову. Лидия Николаевна была не особенно рада неожиданным гостям. За последние дни она свыклась с экспертами, находила темы для интересных разговоров. Ужины и час-другой после них проходили незаметно и мирно. Надоедливость химика, кокетство его супруги должны были внести диссонанс в их общество. Но по распоряжению отца ей пришлось посадить гостей так, как желала Марина Львовна.

Против ожидания Марина Львовна за ужином была очень сдержанна, даже холодна с Борком и больше разговаривала с Репиковым или вмешивалась в спор своего мужа с Грошевым и Фернером. Англичанин погладывал на свою соседку с удивлением и наконец улучил удобный момент, чтобы задать ей вопрос:

— Марина Львовна, мне кажется, что вы на меня сердитесь; так ли это?

— Совершенно верно! И имею достаточно поводов для этого. После вашего поведения в руднике, после вашего вопроса в экипаже вы целую неделю не старались меня увидеть, и даже сегодня мы встретились исключительно по моей инициативе. А вы в довершение всего взяли с собой на прогулку, на которую я напросилась, моего мужа, явно показав этим, что встречаться со мной без свидетелей вы больше не желаете. Я так и записала.

— Годдам! — ответил Борк. — Я очень виноват перед вами, но не в такой степени, как вы думаете. Я действительно уклонялся несколько дней от возможности увидеть вас, но только с той целью, чтобы дать вам время спокойно обдумать ответ на мой вопрос. А сегодня Михаил Петрович совершенно случайно присоединился ко мне и испортил нашу прогулку. А если вы поняли мое уклонение в дурном смысле — я очень извиняюсь, хотя, с другой стороны, радуюсь тому, что вы, очевидно, интересуетесь моей особой...

Горячий спор химика с Фернером, позволивший Борку вести эту беседу с Мариной Львовной, внезапно оборвался, и им пришлось принять участие в общем разговоре. Но в конце ужина Борк еще раз нашел случай сказать своей соседке несколько слов по секрету:

— Чтобы искупить свою вину, я сообщу вам, что послезавтра мы собираемся осмотреть старые работы. Вы высказывали желание сопровождать нас туда, но Грошев очень просил меня ничего не говорить вам; он боится брать вас с собой.

— Как же быть? Я не могу навязаться против его желания и выдать вас.

— А сделаем так: утром вы явитесь прямо к управляющему в рудничном костюме и заявите, что случайно узнали от штейгера о предстоящем посещении старых работ и вспомнили мое обещание взять вас с собой. Грошев будет застигнут врасплох и не станет протестовать из вежливости.

— Отлично! Благодарю вас, Яков Григорьевич. А в руднике мы предоставим Грошеву с Бубновым лазить во все закоулки и можем поговорить наедине.

— Но в старых работах никакой пальбы не бывает, — заметил Борк с улыбкой.

— Свечи могут погаснуть и от простого сквозняка, и от капли воды, — пошутила Марина Львовна с красноречивым взглядом на собеседника.

На следующий день на фабрике был организован контрольный перемол руды. Во время взятия проб Грошев наметил на разных горизонтах рудника ряд забоев, из которых руда доставлялась все эти дни отдельными партиями на фабрику. Теперь предстояло перемолоть все под строгим контролем. Подзолотить такое количество кварца в забоях или в кучах в амбаре не было возможности, и единственный подвох, которого могли опасаться эксперты, состоял в подсыпке золота под бегуны во время их работы. Поэтому кто-нибудь из них должен был все время дежурить на фабрике и присутствовать при съемке и взвешивании золота. С пяти часов утра дежурил Грошев, в девять его сменил Борк, пробывший до обеда, а Грошев поехал на рудник, чтобы лично отправлять оттуда под надзором Матвея последние партии руды из самого глубокого горизонта. С обеда на фабрике находился Фернер, а остальные должны были подойти к шести часам вечера, чтобы видеть съемку из руды глубокого горизонта.