Владимир Обручев - Сочинения в трех томах. Том второй

За анекдотами последовало пение; урядник был запевалой солдатских песен нецензурного содержания. Под веселые звуки бутылки с вином все быстрее и быстрее совершали свой круговорот и все чаще летели в костер.

Спустилась ночь. На небе заблестели редкие звезды. Луна, уже поднимавшаяся за горами, не позволяла воцариться полной темноте. Костер бросал резкий и колеблющийся свет на красные, потные лица шести собутыльников, на ряд старых построек, сиявших черными оконными и дверными отверстиями. С другой стороны поляны темной стеной стоял лес, и в редкие минуты, когда замолкали дикие песни, сквозь эту стену ясно доносился плеск речки по валунам русла.

Когда луна поднялась немного выше и залила мягким светом долину, Михаил Петрович взглянул на часы и сказал, обращаясь к маркшейдеру:

— Однако пора и за дело. Уже начало двенадцатого, как бы не опоздать.

— Не опоздаем,— успокоил Григорий Ефимович заплетающимся языком,— тут близенько, и двух верст не будет.

— Не в этом дело, а в том, что часы могут бьггь разные, кто их тут проверяет? Понимаешь, Григорий Ефимович?

— Мы по своим часам будем ставить столб.

— Экой недогадливый! Мы по своим, а благовещенские по своим. Надо ехать!

Оставив слишком пьяных и клевавших уже носом бухгалтера и одного десятника под надзором урядника у костра, Пузиков, Кузьмин и второй десятник, еще державшийся на ногах, направились к телеге, положили на нее заступ, кайлу и привезенный с «Убогого» столб, на стесанной стороне которого маркшейдер днем еще вырезал ножичком какие-то буквы и цифры, затем отвязали лошадей и покатили легкой рысью по дороге в сторону, противоположную той, откуда приехали на маевку. Дорога шла по густому и высокому лесу нижней части отвода «Миллионного» прииска. На дорогу ложилась густая тень высоких лиственниц, тополей, берез и осин, и только кое-где, прорываясь через листву, падали блики лунных лучей, то порознь, словно большие светляки, то целым кружевом, обнаруживая корни, кочки и колдобины полузаросшего травой и мало наезженного полотна, заброшенного со времени остановки работ на прииске.

Местами приходилось ехать шагом. Десятник вздумал с пьяных глаз затянуть какую-то заунывную песню, но при первых же звуках Михаил Петрович хлопнул его по плечу и цыкнул:

— Да ты что это, ослиная голова, рехнулся, что ли! Не знаешь, зачем мы едем?

— Виноват, Михаил Петрович, забылся.

Наконец высокий лес сменился мелким березняком, как возле «Убогого» рудника. Когда проехали еще сажен пятьдесят, Кузьмин остановил лошадей и сказал:

— Здесь станем, чтобы не шуметь. Осталось шагов сотни две.

Неделю тому назад он приезжал сюда по поручению управляющего, тщательно осмотрел местность, выяснил межу и конечный пункт старого прииска, измерил шагами расстояние до него от стана «Миллионного» прииска и от границы леса.

Лошадей привязали к березке, десятник взвалил на плечи столб, химик взял кайлу, а маркшейдер — заступ, и все потихоньку в молчании пошли дальше по дороге.

Вскоре открылась большая поляна, напоминавшая при свете луны на первый взгляд запущенное татарское кладбище; виднелись большие и малые могильные насыпи, отчасти заросшие мелкими кустами и травой; на них кое-где торчали столбы и большие камни. Местами зияли ямы, словно вырытые и брошенные могилы. В стороне стоял покривившийся маленький дом, два окна которого, без рам и стекол, чернели словно глазницы черепа. Это было место беспорядочных старательских работ, когда-то давших довольно много золота Игнатову, прежнему владельцу прииска «Обещающего», благодаря чему рядом с ним и был занят Мишуриным «Миллионный» прииск.

Игнатов вскоре разорился и отпустил «Обещающий » прииск в казну. На торгах его не купил никто, потому что интерес к приискам в Ононском районе упал. Но в последнее время несколько удачных открытий на соседних речках снова обратили внимание золотопромышленников на свободную золотоносную площадь, и можно было думать, что некоторые из них только дожидаются срока, когда прииск по закону станет свободным для новых заявок. Этот срок наступал сегодня в полночь, и тот, кто первый успел бы поставить заявочный столб на грани старого прииска, имел бы право на возобновление отвода в свою пользу.

Кузьмин шел впереди, пробираясь по опушке. Не доходя шагов двадцати до русла речки, он остановился возле небольшой ямы, заросшей травой, рядом с которой виднелся почерневший и немного покосившийся старый заявочный столб.

— Вот здесь,— сказал он шепотом своим спутникам.

Десятник опустил свою ношу на землю, взял у Михаила Петровича кайлу и стал копать яму в двух шагах от старой; Кузьмин помогал ему, отбрасывая заступом разрыхленную почву.

Быстро выкопав узкую яму в три четверти аршина глубины, приискатели вставили в нее новый столб, обращенный затесанной стороной с надписью в сторону поляны, засыпали оставшееся пространство, утоптали землю, а затем перед столбом, немного отступя, вырыли более широкую, но неглубокую ямку.

— Дело в шляпе,— произнес Пузиков, утирая пот после усиленной работы.

— На чаек с вашей милости! — пошутил десятник. — С новым отводом вас, копать — не перекопать, мыть — не перемыть!

Михаил Петрович взглянул на часы, — было только без четверти двенадцать.

— Поторопились,— заметил он.— Но сойдет, конкурентов пока не слышно.

Только что он произнес эти слова, как на противоположной стороне поляны послышался ясный скрип колес по гальке.

— Кто-то едет,— шепнул Кузьмин, — черт его несет не вовремя!

Химик быстро перевел свои часы на двадцать пять минут вперед и велел маркшейдеру сделать то же. У десятника часов не было. Заговорщики отошли на несколько шагов в сторону и притаились за ближайшей березкой.

Через пять минут, ныряя между отвалами и задевая за кочки и камни, к тому же месту подъехала телега, запряженная одной лошадью; на ней сидело два человека. Они остановились шагах в десяти от столбов, один из них соскочил и подошел к старому столбу.

— Потрафили, паря! — послышался хриплый голос.

— Тащи столб и лопату.

В это время его взгляд упал на стоявший рядом новенький столб, блестевший при лунном свете словно полированный.

— Тьфу ты!.. — скверно выругался приезжий. — Упредили нас с тобой какие-то сукины дети, язвило бы их душу!

— Однако мы не опоздали, дядя, — послышался молодой голос второго.— Полночи еще нет. Без пяти минут, — прибавил он, посмотрев на часы.

— Ну, значит, незаконно поставили, сволочи! Тащи столб, мы ихний выдернем и увезем, а свой поставим на его место.

Он подошел к новому столбу и старался разглядеть надпись, но последняя была в тени.

— Все равно, чей бы ни был, к черту его!