Владимир Обручев - Сочинения в трех томах. Том второй

— Однако, седьмой час на исходе. Надо быть, это созывают господ к ужину, — сказал он. — Пора нам идти назад.

Оправив платье и прическу, Настя побежала по тропинке, которая так неожиданно и коварно привела ее в объятия урядника Иван Миронович шел за ней, но, не доходя стана, свернул в сторону, чтобы выйти из леса на лужайку не следом за Настей, а с другой стороны.

На лужайке публика действительно собиралась ужинать. Над потухавшим костром в двух котлах бурлила похлебка, а на воткнутых в землю палочках поджаривались шашлыки, распространяя запах горелого сала. На коврах и кошмах, освещенных косыми лучами солнца, спускавшегося уже к гребню горы, были расставлены тарелки, разные закуски, краснели и желтели бутылки с винами и водками. Дамы образовали цепь вокруг своего ковра, чтобы не пустить на него мужчин, возвращавшихся с пруда.

Когда прислуга доложила, что суп и шашлыки готовы, Николай Константинович предложил дамам переменить гнев на милость и ужинать совместно. Но, получив в ответ требование рассказать, что привез нарочный, он беспомощно развел руками и сказал:

— Я могу сообщить вам только, что все дело в луидорах.

— Луидорах? Это что значит?.. Это нам ничего не объясняет!.. Они сговорились морочить нам головы! — послышались удивленные или негодующие голоса.

— Объясните, в чем дело, или мы не прекратим наложенного на вас отлучения! — твердо заявила Марина Львовна.

— Если мои слова для вас непонятны, я извиняюсь, но ничего больше сказать вам не могу, — рассмеялся Репиков.

— Садимся ужинать! — скомандовала Марина Львовна, поворачиваясь спиной к мужчинам.

Тогда Михаил Петрович заявил громко:

— Mesdames, я должен предупредить вас, что мне удалось сфотографировать вас всех во время купанья в разных позах...

— Какой нахал!.. Бесстыдник!.. Ну, он все врет по обыкновению! — раздались возгласы дам.

— Нет, это правда! И если вы не прекратите этого странного бойкота, я отпечатаю интересные снимки нимф и буду раздавать их по стану... А чтобы доказать вам, что я не вру, я расскажу одну сценку из тех, которые я сфотографировал. На лужайке на берегу пруда стояли вы, Марина Львовна, вы, Лидия Николаевна, и вы, Анна Поликарповна, обнявшись и, понятно, совершенно голенькие, — лицом к Надежде Поликарповне, которая, очевидно, играла роль Париса и должна была присудить одной из трех нагих богинь приз красоты.

Дамы переконфузились, покраснели, — такая сцена действительно происходила. Но смущение быстро уступило место негодованию.

— Отнимем у него аппарат! Разобьем его вдребезги! — закричали дамы, наступая на Пузикова, который, пряча свою камеру за спиной, ретировался со смехом в кружок мужчин. Хотя некоторым из них выходка химика не была приятна, но из чувства солидарности они не протестовали и укрыли Михаила Петровича, сомкнувшись в ряд.

Дамы очутились лицом к лицу с улыбавшимися или хохотавшими мужчинами, а через плечо низкорослого Кузьмина химик показывал своей супруге длинный нос. Начались переговоры.

— Я все равно дома найду кассеты и перебью все пластинки! — грозилась Марина Львовна.

— Так и найдете их, сударыня! Я домой их и не принесу, а спрячу в надежное место, — смеялся Пузиков.

— И все-таки вы соврали, потому что Парисом была не я, а Анюта! — объявила Надежда Поликарповна.

— Пластинка не соврет, на ней все три богини сняты рядом, и каждый узнает их, — возразил Михаил Петрович и запел фальшиво:

Три богини спорить стали

На заре в вечерний час.

Убедившись, что до химика им не добраться, дамы

отступили и стали совещаться вполголоса. Замужние стояли за продолжение бойкота, так как фотографирование их скрытых прелестей не очень смутило их, и они хотели настоять на своем. Но девушки просили прекратить бойкот, уверяя, что секрет гораздо легче будет выманить добром, что через день-другой кто-нибудь проговорится и что им стыдно будет смотреть в глаза мужчинам, если по рукам будут ходить снимки купальных сцен. Замужние, наконец, сжалились и уступили.

— Мы прекращаем бойкот, — заявила от имени всех Марина Львовна, — но при непременном условии, что Михаил Петрович сейчас же выдаст нам все снятые пластинки.

— Какая жалость, такие редкостные снимки! — скулил Пузиков.

— Ну, решайся скорее, нам хочется ужинать! — торопила его жена.

С видимой неохотой химик протянул Марине Львовне через плечо маркшейдера три кассеты, из которых молодая женщина на глазах у всех извлекла одну за другой шесть пластинок, бросила их на землю и раздавила каблуком на мелкие кусочки.

Всем было очень весело: пикантное приключение подняло настроение. Мужчины расспрашивали химика, что было снято на разбитых пластинках, а он рассказывал, фантазируя, о борьбе голых амазонок, беге их взапуски, катаньи на лодке нимф, одетых только в распущенные волосы, и т.п. Дамы краснели, смеялись, отрицали, хотя кое-что соответствовало истине.

Ужин прошел очень оживленно, и мужчины к концу его изрядно опьянели. Потом пили еще чай, пели хором песни под аккомпанемент балалайки урядника и гитары бухгалтера и, наконец, в сумерки стали собираться домой. Но несколько человек оставались на месте пикника для исполнения поручения, данного управляющим.

Долина Хаверги уже погрузилась в зеленый весенний сумрак, когда тарантас, трехшпанки и сидейки увезли большую часть веселой компании.

Дорога шла узким коридором между двумя стенами молодых деревьев, неподвижно стоявших в вечерней тишине и распространявших благоухание. Утомленные едой, напитками и воздухом, седоки примолкли. Крутой конец подъема пришлось пройти пешком, что было далеко не так приятно, как утром. Уставшие дамы повисли на руках мужчин и радовались в душе, что примирились с ними, так как иначе им пришлось бы взбираться на гору самим.

На перевале полюбовались картиной бесконечных волнистых грив, освещенных уже поднимавшейся почти полной луной. Широкие долины были еще погружены в темноту и местами подернуты легкой пеленой тумана. Но свежий ветерок, тянувший с далеких гольцов Яблонового хребта, покрытых снегом, заставил забраться в экипажи. Вниз покатили во всю прыть, хватаясь друг за друга на ухабах и камнях горной дороги.

Оставшаяся на «Миллионном» компания — химик, маркшейдер, бухгалтер, два десятника и урядник — развела большой костер и уселась возле него, сняв пиджаки и распустив животы. У каждого в руках была рюмка, а бутылка передавалась по кругу из рук в руки до тех пор, пока в ней оставалось вино. Затем она летела в огонь, где лопалась с треском под звуки известной песни, которую пели хором.

Отсутствие дам позволило развлекаться скабрезными анекдотами, рассказывать которые особенно умел и любил Михаил Петрович. С ним состязался Иван Миронович, специальностью которого являлись солдатские и казацкие похабные рассказы. Рассказчикам доставляло особенное удовольствие то обстоятельство, что в самых пикантных местах, когда слушатели разражались грубым смехом, скромный маркшейдер опускал глаза, краснел и смущенно улыбался, точно девушка.