Владимир Обручев - Сочинения в трех томах. Том второй

Побеседовав еще о некоторых деталях задуманного дела, Бубнов и Кузьмин повернули назад к стану «Миллионного» прииска.

На лужайке было еще тихо. Кучера и горничные продолжали чаевать за домом, пользуясь отсутствием господ. Лошади не торопясь жевали траву, изредка пофыркивая. На одном из ковров в тени мирно почивал Репиков, слегка всхрапывая. На его голову какой-то шутник надел венок из розового багульника, желтых огоньков и красного мака; управляющий походил на старого фавна, утомившегося в погоне за дриадами и уснувшего в лесу.

Штейгер предложил Кузьмину покататься на лодке. Но, опасаясь, что дамы еще не оделись, он послал на разведку к пруду свою горничную Настю.

Настя, поступившая только весной на «Убогий», была молоденькая краснощекая казачка с льняными волосами и большими голубыми глазами, удивленно глядевшими на мир. Когда она возвращалась с пруда по тропинке, напевая и собирая цветы, ей навстречу из кустов вышел казачий урядник Иван Миронович Мокрых, который перед тем выслеживал купающихся дам. Настя вскрикнула от неожиданности, выронила цветы и прижала руки к сердцу.

— Не пужайтесь, Анастасия Павловна,— любезно произнес урядник, покручивая свои большие фельдфебельские усы, на которые заглядывались многие бабы и девки «Убогого» рудника.— Давно уже ищу случая побеседовать с вами по душам, потому и подкараулил вас, как медведь.

Он ловко подхватил Настю под руку и направил ее по тропе в сторону, противоположную старому стану.

Настя забыла об ответе, который несла своему барину. Она зарделась и опустила глаза, в которые Иван Миронович старался заглянуть, нагибая голову вперед. Он, действительно, уже не раз заговаривал с ней при случайных встречах на улице и всегда был очень любезен. Наивной девушке эти подходы первого кавалера из среды низших служащих рудника очень льстили. Она еще не знала, с кем имеет дело.

Урядник Мокрых имел на «Убогом» руднике вполне заслуженную репутацию бабника, которого сильно побаивались мужья молодых и красивых женщин. Будучи горнополицейским начальством, наблюдавшим за порядком и благочинием на руднике и ведавшим все паспортное дело, Иван Миронович имел полную возможность прижать рабочего, жена которого приглянулась ему. И нередки были случаи, что баба, выручая мужа, становилась кратковременной любовницей урядника, рослого и привлекательного субъекта, уже немного разжиревшего от сытой и спокойной жизни. Иван Миронович, служивший раньше в Чите при штабе казачьего войска, любил щегольнуть перед «мужичьем» своей образованностью, выражался витиевато и употреблял кстати и некстати мудреные слова.

— О чем же вы хотите беседовать со мной, Иван Миронович? — робко спросила Настя.

— О делах деликатного качества, Анастасия Павловна! Ведь вы уже девица на возрасте, можно сказать — невеста. Позвольте поинтересоваться, думали ли вы уже о собственном домострое или, как говорится, о семейном гнезде?

— Нет, еще не думала, Иван Миронович.

— Неужели? И ни на кого еще вы не обращали взора своего благосклонного внимания? Ни по ком еще ваше сердце девичье не трепетало? — продолжал допрашивать урядник.

— Ни по ком, Иван Миронович, сказать вам правду-истину.

— Так разрешите же мне быть тем претендентом, о котором вы будете мечтать, тем рыцарем, который ваше сердце похитит.

Настя зарделась пуще прежнего, но подняла глаза на урядника, который нагибался к ее лицу, впиваясь в него своими карими, замаслившимися глазами.

— А вы не смеетесь надо мной, сиротой? — промолвила она.

— Боже меня сохрани! — воскликнул урядник, прижимая руку к груди.— Разве я принял бы на душу такой грех: смеяться над честной девицей в таком интимном положении? А то, что вы почти сирота, потому что мачеха за мать почитаться никогда не может, это мне особенно драгоценно.

— Почему так, Иван Миронович?

— А потому, Анастасия Павловна, что никто не вправе запретить вам предоставить мне свою руку и свое сердце, некому будет интриговать вашу семейную жизнь и давать вам указки... Доложу вам по секрету, что у меня и некоторый капиталец имеется для обеспечения семейного состояния.

— Да, я слыхала, Иван Миронович, что служба ваша доходная, и что вы с китайцев много денег берете, — простодушно сказала Настя.

— Не беру, милая, а они сами подносят.

— И много вы с них получаете?

— По три рубля с паспорта в полугодие, а за другие надобности — по соглашению. Я их не обижаю, и они довольны, потому что я у них как бы мандарин, которому на родине они обязаны платить за попечение.

Он победоносно расправил свои великолепные усы и продолжал:

— Так вот, избранница моего сердца, капиталец у меня есть, а доходов на пропитание семьи хватит. Было бы только с вашей стороны согласие на вступление в брачные отношения.

У Насти голова закружилась от неожиданного счастья. Бедная девушка, выросшая у мачехи, имевшей собственных двух дочерей и сына, и недавно лишившаяся отца, она не могла надеяться на хорошую партию в своем поселке. За нее уже сватался пожилой и вдовый казак, небогатый и нетрезвый, с кучей малолеток, искавший к ним няньку. А тут ей предлагали стать урядничихой, жить самостоятельной хозяйкой, не имея ни свекра, ни свекрови, ни чужих детей, и жить не в бедном поселке, а на руднике, где ее муж — начальство, а потому и ей также — почет и уважение.

Она благодарно взглянула на урядника, который физически давно произвел на нее впечатление, хотя она еще побаивалась этого могучего самца, льнувшего к ней.

Мокрых, увлекая Настю все дальше от места маевки, рассказывал ей, как они обставят свою квартиру, какие у нее будут наряды, кольца и ожерелья. Горячее дыхание урядника, говорившего на ухо девушке нежные слова, туманило ей голову, а сильная рука все крепче и крепче обнимала ее стан. Тропинка, по которой они шли, исчезла, приведя их к полянке в две-три квадратных сажени. Белые стройные березки, красные трепещущие осинки обступили полянку тесным кольцом, словно скрывая ее от нескромного взора; второе, более низкое кольцо составляли кусты багульника, усыпанные розовыми цветами, и среди них оставалась площадка, заросшая пышной травой, не больше широкой кровати, так и манившая на отдых.

Иван Миронович опустился на траву и привлек Настю к себе на колени. Его пышные усы, пахнувшие табаком и фиксатуаром, коснулись лица девушки, щекоча ей нос и щеки. Она зажмурила глаза и, запрокинув голову, полулежа на руках урядника, отдалась жгучему и жуткому удовольствию первого поцелуя. Этот поцелуй лишил ее силы сопротивления, а урядника побудил добиваться немедленно конечной цели предпринятого им обхаживанья девушки.

Они целовались и шептались, и опять целовались, пока отдаленный выстрел не заставил их вспомнить о времени. Урядник взглянул на часы.