Святослав Сахарнов - Лошадь над городом

— Костя, что это? — повторил, приподнимаясь на постели, отец.

— Ничего, папа, мне показалось, что кто-то у нас ходит. Спи спокойно.

Отец повернулся к стене, застонал и уснул, а Костя продолжал лежать, прислушиваясь к ночным звукам до тех пор, пока в окошке не начало сереть и рождающийся день не вымыл из темноты зеленые и красные крыши и желтые стены соседних домов.

«Ведь надо же такому присниться!» — подумал Костя и вскоре забыл про диковинное насекомое.

Через неделю, поднимаясь по лестнице, он встретил человека, который шел навстречу ему, неся за лапку существо, которое Костя принял сначала за рыжую крысу.

— Развела чувиха из пятидесятой! — с ненавистью сказал человек, поравнявшись с Костей и останавливаясь. — Куда только не ходили на нее жаловаться, говорят — имеет право, соседи по квартире не возражают. Мы что — не соседи? Мы не в счет. Ты тут новенький?

— Недавно переехал, — ответил Костя. — Из сорок шестой. Никогда не видел таких тараканов. Хотите, я его выброшу?

— Африканский, — буркнул сосед, передал Косте заграничное животное и, уходя, добавил: — Этой Ветке кто-нибудь яду под дверь насыплет, и будет — норма! А то ходим, жалуемся! Пока с людьми по-хорошему, они не понимают.

Костя присел на ступеньку. Таракан был совершенно удивительный — красный, полосатый, огромные лапы его сочленялись шарнирно, челюсти напоминали секатор для обрезки крыжовника, а усы — автомобильные антенны. Костя стоял и разглядывал тропическое животное, когда внизу послышались голоса, донеслось: «Управу на тебя найдем», «Закона такого нет», «Закон будет, не думай», — потом возмущенно хлопнула дверь и раздались легкие, приглушенные резиной шаги. Они поднимались, на лестничном марше возникало светлое облачко волос, засинела, закачалась спортивная куртка, и рядом с Костей выросла девушка одного с ним возраста, в брюках и в кроссовках.

— Ага, и ты рад? — спросила девушка, останавливаясь, зло разглядывая Костю и печально-мертвого таракана. — Отчего вы все такие жестокие? А если тебя хлопнуть по башке?

— Это не я его, — смутившись, ответил Костя и положил таракана к ногам незнакомки.

Та проворно нагнулась, потрогала пальцем насекомое и, убедившись, что оно не выказывает признаков жизни, еще раз упрямо сказала:

— За что ты его?

— Говорю тебе, не я. Это вон тот, с которым ты внизу ругалась. Мне он дал его выбросить. Он что, правда, африканский?

— Мадагаскарский. — Девушка помолчала. — Ты откуда такой взялся?

— Переехали сюда.

— Ах, так вот ты какой! Подо мной, значит, живешь. Все говорят, изобретатель, изобретатель. Они к вам от меня все время убегать будут. Из вашей комнаты потому все и меняются... Ну, ладно, меня зовут Веткой. А тебя?

— Это что, такое прозвище?

— Имя. Виолетта. Пойдем, что-то покажу.

Они поднялись на этаж выше, и длинным темным коридором девушка провела его в комнату, к удивлению Кости всю заставленную до потолка клетками и подвесными аквариумами. В клетках, нахохлившись, сидели птицы, а в аквариумах плавали, колебля хвосты, красные и белые пучеглазые рыбы. В самой большой клетке, которая висела под потолком, стоял фанерный домик, в глубине которого светились два огромных глаза.

— Лемур, толстый лори, — сказала Ветка. — Это для него я развожу тараканов. Вон в том ящике. У них такие сильные челюсти, все время прогрызают ящик и убегают... Ладно, соседи хорошие, они ко мне своих гостей водят. Даже гордятся.

— Ты где работаешь?

— В зоопарке. Сперва я только больных зверей к себе домой брала. Потом кто остался, у кого дети вывелись. Мне без тараканов нельзя, этот глазастый только их и ест. Возьмет живого в кулак и грызет, как яблоко... Правда — дико?

Через два дня она окликнула его, когда он спускался по лестнице с ведром мусора.

— Товарищ изобретатель, — Веткин голос был вкрадчив, как мяуканье. — Вы ходите когда-нибудь в кино? Или круглые сутки паяете проволочки?

— Отчего же. Иногда. Если есть свободное время, — Костя застеснялся, неловко поставил ведро у ноги, оно наклонилось, и на ступеньки высыпались яичная скорлупа и шкурки любительской колбасы.

— А сегодня оно у вас есть? — Вета опустилась на несколько ступеней и теперь стояла так, что ее коленки оказались около самых Костиных глаз.

— Н-не знаю, — сказал Костя, краснея и отводя глаза.

— Так вот, эти два зеленых листочка — билеты на восемь часов. Клуб пищевиков, «Бриллиантовая рука». Пошлейший фильм, но я вас приглашаю.

Костя хотел было сказать, что не ходит даже на фильмы, отмеченные высоким вкусом, что сегодня он как раз хотел подумать над возможностью использовать для своего двигателя глину каолин, из которой, как известно, делают не боящийся никаких нагреваний фарфор, и что он никогда не оставляет по вечерам отца, но не сказал ничего, и тогда Ветка, наклонившись так, что ее волосы коснулись Костиного лица, сунула в кармашек его сорочки билет.

— В семь тридцать здесь, на лестнице. Только приходите без ведра и причешите свой рыжий чуб.

Она ракетой взлетела наверх, отстучали каблучки, растерянный Костя присел и, собирая рассыпанные скорлупки и шкурки, подумал: «Ну как же я пойду? Нет, нет, конечно, идти нельзя».

В четверть восьмого он уже стоял на лестнице в новой клетчатой сорочке, проволочные медные волосы приглажены, наверху стучат, открываясь, двери, все проходящие бросают на Костю понимающие взгляды. Ровно в половине восьмого наверху хлопнула дверь, застучали каблучки, и Вета очутилась рядом.

— Вот теперь вы похожи не на изобретателя, а на порядочного человека, — пропела она, схватила за руку и потащила.

В кинотеатре было много народу, все смотрели фильм по третьему и четвертому разу и радовались не тому, что происходит на экране, а своей способности угадывать, что случится. Костя сидел ни жив ни мертв, чувствуя, как Веткина рука приближается к его ладони. Когда их пальцы соприкоснулись, она вздохнула, экран пошел синими и зелеными полосами, фигуры, бежавшие по нему, расплылись, звук исчез, а потом возобновился с такой силой, что Костя вздрогнул и сжал Веткину руку. Она это восприняла по-своему и прижалась к Костиному плечу.

— Сколько лет твоему отцу? — спросила она, весело подпрыгивая, когда они, держась за руки, возвращались из кино.

— Девяносто четыре.

— Ого! А почему вы переехали? Хочешь, угадаю? Чтобы быть ближе ко мне.

— Я иногда работаю ночью, а в старой квартире мне не разрешали подсоединиться к общей сети.

— Тебе бы таких соседей, как у меня. Все разрешают. Я для них вроде лохнесского чудовища. Ахают, приводят родственников, с такими жить можно.

На лестнице она спросила:

— Зайдем? — Дверь была приоткрыта. Вета стояла в дверном проеме, закрывая свет, электричество стекало с ее плеч как жидкость. Заметив, что он колеблется, она протянула руку, приложила палец к губам и втащила Костю в коридор. Квартира затихала, из-за закрытых дверей раздавались звуки раскладываемых диван-кроватей, позвякивание ложечек в стаканах с лекарствами, стук сбрасываемых на пол ботинок. Играла музыка, заикался и читал свои стихи ведущий телевизионной программы. Чтобы не пугать птиц, она включила маленький ночник и сняла туфли, птицы недовольно зашевелились. В клетке под потолком неторопливо, как в замедленном кино, двигался вдоль проволочной сетки длиннорукий уродец. Вета сунула руку в ящик на полу и достала таракана. Зеленые огромные глаза уродца радостно вспыхнули. Послышался хруст. Комната распалась — Косте показалось, что он попал снова в кино. Вета усадила его на диван и села рядом.