Святослав Сахарнов - Лошадь над городом

— А вы пишите что хотите.

— Еще вашей жене несколько слов. Мол, помню. Жди.

— Пишите, мне што... Подписать? Подпись-то я могу...

Когда арестанта увели, Мария Гавриловна спросила:

— За что он сидит? Веселый какой!

Надзиратель махнул рукой.

— Поджег. Соседа этого он сам и спалил. Ну, ничего, сидеть ему много, веселье с него собьют. Второго вести, ай нет?

Пришли еще двое арестантов, эти были молчаливые, чем-то испуганные. Они соглашались на все, что предлагала им писать Мария Гавриловна, а вместо подписи поставили под письмами кресты.

— Вот и поработали, славно как, — сказал помощник смотрителя. Он вернулся, когда надзиратель увел последнего арестованного. — Пальчики испачкали, мы их сначала попробуем так...

Он выхватил из кармана платок и, прежде чем Мария Гавриловна успела взять его, сам начал делать вид, что оттирает чернильное пятно. Потерев, взял узкую кисть и, наклонившись, попробовал поднести к губам. Она едва успела вырвать руку, вспыхнула, назад по коридору и через тюремный двор не шла, почти бежала, офицер, поспевая сзади, что-то вкрадчиво говорил, они вышли из тюрьмы, длинно и гнусно пропели железные ворота. Площадь показалась ей гнетущей: слишком много света, много огня и полуденных белых красок. Она постояла без сил, прикрыв глаза ладонью, офицер рядом что-то продолжал говорить. «Нет, не нужно», — не понимая, о чем идет разговор, ответила она и ушла, торопясь пересечь площадь.

На противоположной стороне около мануфактурного магазина в глаза ей бросилась высокая женская фигура в черном. Женщина стояла и пристально с неудовольствием рассматривала ее — Марию Гавриловну.

Это случилось во время последнего урока, отзвенел колокольчик, с которым, шаркая растоптанными ногами, прошел по коридору старик сторож, в дверь заглянула дама из восьмых взрослых классов, поманила Марию Гавриловну, кивнув пальцем, и негромко произнесла:

— Вас ждет директриса.

Шла по коридору уже чувствуя беду, едва затворила за собой дверь, директриса — она сидела за большим, с зеленой, казенного сукна, скатертью столом и читала какую-то записку, — поджала губы, повернулась вполоборота.

— Я давно хотела с вами поговорить. Вы у нас, кажется, ровно год? — сказала она.

— Будет осенью, — ответила Мария Гавриловна.

— На частной квартире?

— Снимаю.

Марии Гавриловне оттого, что директриса говорила подчеркнуто официально, а не вызывала на доверительный разговор, стало холодно и неуютно.

— Ваши денежные дела?

Этот вопрос ошеломил Марию Гавриловну. Брат уже третий месяц подряд просил денег на усовершенствования в хозяйстве, она посылала ему из своего крошечного жалования. Одна мысль о том, что и это может быть известно, была нестерпимой — это значило, что брат впадает в нищету. Она прикусила губу.

— Имеете подруг? Свободное время проводите с ними? — Директриса помолчала, пожевала губами и добавила: — Знание этого мне необходимо не из праздного любопытства, а чтобы полнее представить себе вас.

— Чаще всего я дома. Читаю, — пробормотала Мария Гавриловна, уже с ненавистью глядя в белое, длинное, в седых, высоко зачесанных волосах лицо директрисы.

— И гуляете по городу... Что вы делали намедни в острожной тюрьме? Кого навещали? Я навела справки, свиданий в этот день не было... Согласитесь, обязанность моя как начальницы не только знать об успехах и неуспехах ваших на поприще преподавания, но и о тех странностях личной жизни, которые могут отразиться на юных, доверенных вам душах.

В комнате стояла тишина, тоненько что-то звенело, это могла звенеть кровь в ушах, но мог и сторож обходить коридоры, собирая девочек в зал, где должны были начаться музыкальные номера, их готовили к пасхальному вечеру. Голова шла кругом, какие-то черви шевелились на полу — Мария Гавриловна стояла опустив голову.

— Напрасно, милочка, не отвечаете. А знать мне это должно непременно. Ну что ж, сокрытие случая есть тоже случай, и мне бы не хотелось истолковать его в смысле для вас неблагоприятном.

— Я писала арестантам письма, — с трудом сказала Мария Гавриловна.

— Вот как, — брови директрисы поползли высоко вверх по белому, посыпанному пудрой лбу. — И что же это вас привело к такой мысли?.. Вам не пришло в голову, что ваше посещение тюрьмы может быть дурно истолковано? До вас была убита прямо на улице из пистолета любовником, — директриса с отвращением произнесла это слово, — воспитанница. Ее могила на кладбище прямое напоминание нам всем. Я не могу допустить самостоятельного посещения учителями таких мест, как тюрьма. Допустить общения с арестантами. Там ведь есть и политические. А впрочем, неизвестно, кто лучше... С этого дня извольте во всех случаях, когда вы захотите войти в отношения с лицами, которые могут бросить тень на наше заведение, сообщать мне. Если же окажется, что вы находились в... отношениях с лицами, нежелательными... Вы понимаете? Это так отвратительно — революционеры, бомбисты, группы, секции — откуда только все это в нашей богобоязненной России? Вы меня поняли? Вскружить голову молодой женщине так легко... Слова, слова, они любят и умеют говорить слова. И какой пример будет тогда с вашей стороны для юношества? Идите, и чтобы этот разговор был последним.

В голове шумело, мешались, неслись обрывки мыслей: как могла директриса догадаться? Корзунов. Откуда известно? С ним что-то случилось — арестован, содержится в военной тюрьме... Возвращен по этапу... Не понимая, что делает, она вошла в квартиру, не ответив на поклон хозяйки, прошла к своей комнате, у двери, когда поворачивала ключ, увидела письмо, войдя в комнату, остановилась, надорвав конверт, вытащила его. Письмо было написано рукой Всеволода. Буквы прыгали, строчки обрывались, брат писал, что Корзунов убит под Мукденом и что нет никаких подробностей.

Мария Гавриловна уронила руки и долго стояла, без смысла глядя через оконное стекло на улицу. По ней, искажаясь вследствие неровностей стекла, шел человек. Когда он сжался в бесформенное пятно, а затем растаял, она достала из рукава платок, прижала к глазам, беззвучно заплакала, а затем вытащила из-под кровати чемодан и стала собираться. Под руку ей попался пакет, оставленный Корзуновым. Однажды она уже ходила по адресу, испуганная хозяйка торопливо сказала:

— Нету, нет, уехал ваш Федор. И не приходи, милая.

Сказала и испуганно оглянулась.

Мария Гавриловна медленно развязала веревку и развернула пакет. В нем черным страшным апельсином лежала бомба, в боку рожок, из которого свешивался короткий фитиль.

Как это все делается?.. Мария Гавриловна нашла лежавшие около керосиновой лампы серные спички и, держа коробку в одной руке, а бомбу в другой, сделала несколько шагов по комнате. Потом, как сомнамбула, сбросила туфли, поднялась на диван и, прижавшись спиной к ковру, замерла.