Марек Баранецкий - Воля дракона. Современная фантастика Польши [сборник litres]

Тогда он задал другой вопрос:

– А что значат слова Ur iya timasu?

– Не знаю! – Горничная явно была готова отречься даже от знания родного языка, и Жордан ее отпустил, поскольку дальнейший разговор смысла не имел.

Провожаемый осуждающим взглядом Юлии Августины, он прошел через двор. Фонтан тихо журчал, мелкие капельки уносились в воздух, но даже это не могло смягчить зной. Вернувшись в свою комнату, Доменик сел в кресло. Теперь, когда перед ним не было горничной, им овладели сомнения. И в самом ли деле он видел в ее глазах ужас или это ему лишь показалось? А может, страх был обычной реакцией простой деревенской женщины на кричащего на нее чужеземца? Может, в его комнате никого и не было? В конце концов, ничего не пропало, а он мог неточно запомнить место, на которое положил гребень и бритву. В последнее время настораживающе часто ему случалось допускать ошибки, на первый взгляд небольшие, однако способные иметь неприятные последствия.

Жордан уже не помнил, когда в последний раз спал спокойно целую ночь. Он чувствовал усталость и раздражение, и не только по причине жары. А донна Катарина была права – выглядел он неважно, и зеркало ежедневно это подтверждало. И дело было не в заострившихся чертах лица или бледности – Доменик Жордан даже в лучшей форме был далек от румяного и пухлого символа здоровья. В глазах у него было нечто, некий беспокоящий блеск, которого он надеялся никогда у себя не увидеть.

Перед ужином он переоделся, стараясь не упустить ни одной мелочи. Это его тоже тревожило. Элегантность всегда была его стилем, а теперь стала еще и необходимостью, словно бы застегивание пуговиц или забота о кружевных манжетах рубашки, которые обязаны торчать из-под кафтана на требуемую длину, были стеной, отделяющей его от мрака.

Он появился в обеденном зале, когда большая часть обитателей Дома пилигрима уже расселась за столом. Не хватало только супругов Зекондин, которым еду принесли в комнату. Зато рядом с хозяином дома сидел невысокий мужчина с намеком на рыжие усики над губами. Жордан вопросительно взглянул на донну Катарину, и та ему шепнула:

– Это офицер местной полиции, сеньор Баптиста. Наверняка с нами отужинает. Думаете, он явился кого-нибудь арестовать?

– А какое преступление вы совершили последним?

Донна Катарина захихикала, пряча лицо за веером. Жордан уселся напротив Баптисты и вежливо ему кивнул. Офицер ответил легким поклоном.

У него были глубоко посаженные глаза, которыми он одного за другим разглядывал сидящих у стола. На Жордане его взгляд задержался дольше, чем на иных, и он легко, почти незаметно прищурился. Тотчас после этого он отвел взгляд и занялся разговором с донной Катариной.

– А не поведаете ли вы, с какой целью почтили нас визитом? – допытывалась женщина.

В ответ Баптиста подмигнул.

– Каким бы я был офицером полиции, выбалтывая все свои секреты? – Как и большинство нумидийцев благородного происхождения, говорил он почти без акцента. – Кроме того, неужели и в самом деле нужен повод, чтобы провести некоторое время в компании такой приятной дамы?

Явно довольная донна Катарина по крайней мере на время отказалась от попыток поживиться информацией и занялась ужином. Жордан взялся за блюдо с остро приправленной бараниной: единственное, без проблем принятое им в Нумидии, была местная кухня. По мере того как жара снаружи падала и наступала темнота, разговор при столе, поначалу ленивый, оживлялся. Молчала только Юлия Августа, которая улыбками и великолепными манерами компенсировала недостаточное знание окцитанского.

– А сеньор доктор? – Баптиста обратился к Жордану. – Вы приехали сюда за чудом?

– Нет, жду корабля, который отвезет меня обратно домой. Чудо оставляю тем, кому оно сильнее потребно.

– Возвращаетесь из путешествия к Гробу Господнему?

Жордан заколебался. Он мог бы поддакнуть, поскольку большая часть путешествующих направлялась именно туда, а он не хотел выделяться из общей массы. Вот только его ложь было выявить очень легко.

– Нет, зной делает для меня такую дорогу слишком долгой.

– Несмотря на это, вы прибыли к нам из Окцитании в один из самых жарких месяцев. – Баптиста щурил глаза и крутил бокал так, чтобы свет свечей играл на его гранях. Красное вино в середине казалось кровью. – Путешествие в личных целях?

– Проведал приятеля отца. А что до жары, то, признаюсь, и не подозревал, насколько она будет сильна. Всем нам случается делать глупости, не правда ли?

Непринужденное признание ошибки выбило у Баптисты на время оружие из рук. Офицер поставил кубок и затеял разговор с Иохимом Радке, прибывшим в Соур в надежде на чудо для очень больной жены.

После ужина они вышли на террасу. Радке шел под руку с донной Катариной, хозяин дома сопровождал Юлию Августину. Доменик мог бы поторопиться и присоединиться к ним, но от предстоящего это спасти его не могло. Поэтому он еще задержался у стола и долил себе вина. Баптиста стал рядом.

– Я знаю, кто вы, – тихо сказал он.

Жордану, как и положено невинному человеку, следовало продемонстрировать удивление, но он этого делать не стал. Его самообладание, обычно являвшееся достоинством, теперь сыграло против него.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – прозвучало это фальшиво даже для него самого.

– А я думаю, понимаете. – Офицер схватил оливку и положил ее в рот. А потом, поскольку был ниже Жордана, привстал на носки и почти интимным шепотом сообщил: – Прошу помнить, я не спускаю с вас глаз. Достаточно и одной причины. В Нумидии очень не любят колдунов.

Баптиста вышел, а Жордан допил вино, прикидывая, какую совершил ошибку. Может, он забыл закрыть шторы, когда вчера поддался искушению и вынул листы из саквояжа на время? Может, выдал себя неосторожным словом? Так или иначе, но кто-то донес на него полиции. Впрочем, ошибки могло и не быть. Хватило факта, что Жордан выделялся из толпы, и не только одеждой, но и поведением. Одежду он мог сменить – на время путешествия он отказался от черных кафтанов, которые носил всегда и любил, – но вот образа жизни не мог. И пропитанным святостью, подозрительным, всюду вынюхивающим зло нумидийцам казался типичной фигурой «подозрительного иностранца».

Он объяснял это месяц назад епископу Малартре, пославшему его в Соур. «Я буду обращать на себя внимание, – сообщил он. – Не говоря уже о том, что никто и не подумает принять меня за набожного пилигрима». Особенно если речь идет о задании, которое требует полного погружения в общество – здесь Доменик Жордан был худшим кандидатом из возможных. Вот только его преосвященство аргументов слушать не пожелал. «Ты справишься, – объявил он, – а кроме того, долгое отсутствие в Алестре пойдет тебе на пользу». В глубине души Жордан подозревал, что главной причиной было последнее, хотя Ипполит Малартре свято верил в оздоравливающий эффект долгих путешествий. Видел бы он сейчас своего протеже, возможно, сменил бы мнение насчет его расторопности…