Марек Баранецкий - Воля дракона. Современная фантастика Польши [сборник litres]

Жордан некоторое время прислушивался, однако, кроме капели и громких криков чаек, не услышал ничего. Поспешно одевшись, он взял пистолеты и вышел в коридор.

Теперь птичьи крики слышались тише, а стук капель громче. Он доносился со стороны лестницы, сливаясь с мерным тиканьем стоявших в холле часов. Солнечные пятна слегка дрожали на мозаичном полу, а рассвет нежданно будил тепло в обитых кедровыми панелями стенах. Жордан направился на второй этаж.

Он не дошел туда, поскольку раньше заметил лужицу свежей, до сих пор еще не потемневшей крови, выливающейся из-под двери комнаты, принадлежащей донне Катарине.

Осторожно стараясь не ступить в кровь, он нажал ручку двери – донна Катарина явно доверяла людям настолько, чтобы не провернуть ключ, – и вошел внутрь. В покое пахло, как на скотобойне, белые стены были покрыты брызгами сукровицы, а белье на кровати пропиталось красным.

В этой постели лежала донна Катарина в ночной рубашке, задранной до половины бедер и с откинутой головой. А на ее горле, словно второй, гротескный рот, зияла рана, такая глубокая, что еще немного, и убийца перерезал бы старушке позвоночник. Еще один, более узкий разрез шел через грудную клетку. Осторожно выйдя, Жордан поднялся лестницей на второй этаж, обходя кровь, которая тонкими струйками текла по ступенькам.

Там он нашел тело горничной, той молодой и красивой, занимавшейся более легкой работой, такой, как помощь дамам при туалете или гашение свеч. Голова девушки лежала в самой середине кровавой лужи, достигавшей покоя Юлии Августины. Его обитательница стояла на пороге, одетая как на выход, в кремовом платье на розовом белье. Кончики элегантных башмаков находились в четверти пальца от разлитого по коридору пурпура, а женщина слегка покачивалась с недовольным видом, словно благородная дама, ожидающая, пока джентльмен подаст ей руку и поможет перешагнуть лужу. Взгляд у нее был странный, словно бы повернутый внутрь. Казалось, еще секунда, и она вступит в кровь.

Жордан хотел что-то сказать, но в его невеликом запасе берберийских слов не нашлось ничего, подходящего к ситуации. Он без особой надежды попытался припомнить студенческую латынь – Нумидия когда-то была римской колонией, – однако и тут не обнаружил ничего подходящего, поскольку знал в основном названия ядов да терминологию, позволяющую читать старые демонологические трактаты.

– Da mihi obsecro manum [64], – промолвил он наконец.

Поначалу ему показалось, будто Юлия его не услышала. Выражение ее лица не изменилось, и она все так же смотрела вглубь себя, замкнувшись в собственном мирке. Однако через минуту в глазах женщины появился блеск понимания, еще слабый, словно бы кто-то выглянул через запотевшее стекло.

– Da mihi obsecro manum, – повторил он, и та протянула ему руку.

Жордан помог ей перешагнуть лужу крови, потом проводил вниз и усадил в холле рядом с пальмой в горшке. В части дома, принадлежащей его хозяину, он обнаружил запасные ключи, а потом обошел весь Дом пилигрима.

Нашлись еще тела хозяина, его жены, трех служащих, а также Иохима Радке в комнате в конце коридора. Попасть в нее можно было, лишь вступив в кровь горничной, поскольку лужа была слишком велика, чтобы ее перепрыгнуть, и пришлось потратить с минуту, чтобы очистить ботинки.

Одновременно восемь человек, погибших от кровавых, глубоких, нанесенных хаотично ран.

На всех, за исключением горничной, напали, когда они были в кровати и наверняка даже не успели проснуться. Жордан прикинул, что случилось это около пяти, поскольку именно тогда встававшая раньше всех горничная обходила дом, чтобы погасить зажженные на ночь свечи. Тела не успели еще остыть, кровь не свернулась.

Он заглянул в комнату Юлии Августины, однако ничего в ней не говорило о том, что женщина одевалась в спешке, зная о разыгрывающейся за дверью трагедии. Наоборот, выглядело все так, словно она встала и спокойно занялась утренним туалетом – щетки и гребни были уложены ровно, вчерашнее платье висело на кресле, явно ожидая, когда горничная заберет его в стирку. На туалетном столике стояла ваза с полевыми цветами. Жордану бросилось в глаза, что это была единственная комната, хозяйка которой сумела придать ей некоторую индивидуальность: царили тут обаяние и гармония, казалось, составлявшие неотъемлемую часть ее существа.

Наибольшее удивление он пережил в комнате супругов Зекондин. Он наверняка знал, что мужчины там не будет, но ожидал обнаружить тело Клавдии. Вот только супружеское ложе оказалось пустым, лишь на одной стороне его виднелась лужа крови. Из-под подушки что-то блеснуло – Жордан поднял ее и нашел короткий охотничий нож. Он провел пальцем по вырезанным на его рукояти инициалам «АЗ», после чего спрятал находку в карман.

Выходя, он заметил в коридоре капли крови. След вел из покоя супругов Зекондин аж до холла, а потом обрывался возле двери.

Восемь мертвых.

Двое, которые пережили.

Одна особа исчезла без следа.

Он попытался найти в этом какой-то смысл, но, потерпев поражение и отложив размышления на будущее, забрал в комнате свой саквояж и вернулся к Юлии. Та, как он и подозревал, сидела в той же самой позе, в которой ее оставили. Она легко дрожала, но ее лицо было неподвижно, словно маска из коричневой глины.

– Думаю, будет лучше, если вы пойдете со мной, – сказал он на своей скверной латыни, не добавив при этом, что лучше для него, а вот для нее не обязательно.

Когда они шли пустыми улицами, город еще спал. Доменик прикинул, сколько пройдет времени, прежде чем кто-то найдет тела и оповестит местную полицию. Не больше двух-трех часов, решил он, а может, и меньше. У него была надежда, что к тому времени его спутница придет в себя настолько, чтобы ответить на пару вопросов, – если вообще ей удастся прийти в разум.

Он привел ее в закусочную, в которой в это время хлопотала лишь служанка, сметая фартуком со столов крошки. Жордан нашел более-менее чистый столик, усадил за него Юлию и минутой позже вручил ей глиняный кубок, полный пальмового вина.

Она выпила и перестала дрожать. И все-таки, глядя ей в глаза, Доменик все еще чувствовал, что смотрит на запотевшее стекло, которое кто-то изнутри все не может протереть, делая отчаянные попытки выглянуть наружу. Он подбирал подходящие слова, но прежде чем нашел, женщина сказала:

– Манус.

Жордан сморгнул.

– Простите?

– Манус, не манум. Не этот случай.

– А, так вы все-таки говорите по-окцитански.

Она сильнее стиснула пальцы на пустом уже кубке.

– Да, прошу извинить за обман, я о нем жалею. Донна Катарина заговорила со мной в холле. Она казалась милой, однако…

– Немного назойливой, – подсказал он. – И поэтому вы решили сделать вид, будто не знаете окцитанского?