В Бирюк - Приступ [СИ]

— Твой боярин — тебе решать. Но я… не верю. Рисковать не хочу.

— Лядские ворота… Их брать думаешь?

— Думаю. Но не знаю. Точно скажу дня через два. Ещё: пока о задумке моей знаете вы двое. Будет третий… я ухожу.

— Ишь ты какой…

— Такой. Светлый князь Андрей Юрьевич. Я тебе — сосед. Не подручник. Не слуга. Не князь русский, не Русь вовсе.

Боголюбский снова принялся сверлить меня «извлекающим» взглядом, но я, как раз, судорожно пытался вспомнить: что у нас с шанцевым инструментом. Так что «сверление» успехом не увенчалось.

— А пока… будто и не было. Полки — к стенам, лестницы, там, хворост вязанками. Укреплённые лагеря перед воротами. Будут перескоки от изменников киевских — принять-выслушать.

— Х-ха… Ты ещё учить меня будешь. Запомни: ты мне не слуга. Но в моём походе. Не… не сделаешь — наплачешься. Как нынче Жиздор на столе в блюде. Не как после… Великолуцких дел. Не прощу. Иди.

Моё возвращение живым и целым, в смысле: с головой на плечах, вызвало немалое недоумение. Любопытные морды высовывались из всех щелей:

— Ой ли? Да правда ли? «Зверь Лютый» от самого «Китая Бешеного» на своих ногах ушёл?

Охрим, которому «доброжелатели» уже доложили новость об утрате головы его предводителем, о том, что:

— Отъезжай уж, не жди, с плахи-то не приходят, — долго держал меня за рукав, заглядывал в глаза, бормотал: — Ты… это… ну тя нах… испужал сильно… Ивашко обещал голову оторвать, ежели с тобой что…

— Успокойся. Я живой и далее тако же будет. Но дел у тебя прибавится. Я со смоленскими князьями повздорил.

— Из-за этого охламона?

Охрим мотнул головой в сторону кровавого пятна на снегу.

— И из-за этого. И из-за других. Короче. Жди от смоленских, овруческих, вышгородских… гадостей и подлостей. Так, а голова где?

— Так… ну… ты ж вроде… с головой.

— Тю! Я не про свою, а про Жиздорову! На столе оставили. Сопрут. Как пить дать сопрут. Вестовой! Охрим, принеси голову с торбочкой. Мечников возьми.

По счастью, никто не успел прибрать к рукам столь дорогой мне сувенир.

Три епископа уже встали вкруг того блюда из-под каши. Уже принялись, отсылая к святым отцам, к Златоусту, Богослову и Великому Василию, аргументировать своё преимущество в части проведения похорон усекновенной главы, уже пересыпали речи свои цитатами и парафразами.

Дело-то серьёзное: за такие похороны любая власть отстегнёт и забашляет. Но между риз архиерейских всунулся Охрим, зыркнул по сторонам нехорошо единственным глазом. И спёр голову. Вместе с блюдом. Архиерейский спор был столь увлекателен, что никто и не заметил.

«Граждане шептались о том, что у какого-то покойника, а какого — они не называли, сегодня утром из гроба украли голову!» — не граждане, а православные, не из гроба, а со стола. А так — похоже.

Двинулись в обратный путь к Митрополичьей даче. Но, едва переехали Белгородскую дорогу, как я был потрясён зрелищем: транспарант «Welcome» в исполнении моих людей.

В том месте, где от основной дороги отходит дорожка к пункту нашей дислокации, меж двух здоровых берёз прибита широкая доска. На ней аккуратными мазками дёгтя выписаны буквы здешнего зубодробительного алфавита. Которые складывались в две строчки.

Нижняя — мелко, воспринимается легко. Пожелание: «в помощь» — никаких особых мыслей не вызывает. А вот первая строчка… И буквы здоровые, и очертания ясные, а понять…

В первой строке было написано: «Х… ВАМЪ».

Многозначность и фундаментальность транспаранта завораживали и затормаживали. Транспарантность была хорошо видна, а вот транспарентность — «не слышна в саду даже шорохом». Хотелось остановиться и ещё раз хорошенько подумать: а так ли мне надо туда, под эту, столь многое для русского человека обещающую, надпись.

Я даже засомневался: а по той ли дороге мы поехали. Но вокруг берёз суетилось несколько моих людей. Никто другой такой одежды не носит.

Коллеги не понимают, но аббревиатура «ХВ» есть здесь самое распространённое буквосочетание. Чаще, чем «КПСС» во времена позднего Брежнева. Обычное приветствие в ряде ситуаций. Каждый человек на «Святой Руси» обязательно «ХВ» видел. И кушал. На куличах. Даже неграмотные знают, что это — «Христос Воскресе».

Первые буквы слов первой строки совпадают с церковным. А остальные… не всяк разберёт. Как в мат. тематических формулах на русских заборах: икс, игрек и ещё что-то.

Мои. Резвятся. Больше некому. Но с таким… даже не сказать «с подтекстом». По геометрии это «надтекст». И шрифт… как на мавзолее. Как-то мне такое приветствие… Нет, я не ханжа, я и сам, при случае могу. И довольно вычурно. Но чтобы вот так прямо, рядом с магистральной дорогой, аршинными буквами вместо «здрасьте»…

— Кто велел?

Парень, к которому я подскакал, собирая инструмент мотнул головой:

— Господин главный… по тайным…

Ноготок сидел в стороне на пеньке и, явно, любовался доскописным плодом трудов молодёжи.

Факеншит! Взрослый мужчина! Главный палач! А занимается такой…

— Ну… Ты ж сказал — обустроить лагерь. Мы и… вот.

— Я что, говорил худые слова над дорогами развешивать?!

— Дык… получилося. Не сразу. Мы, сперва, решили, что надо на въезде что-нибудь такое… ну… отличительное. Ты ж сам всё время: мы — не таки, мы — особенные. Надо, стал быть, обозначить. Что тута — не как тама. Николай говорит: надо вывеску. Чтоб всяк издаля понимал. Вроде как у нас во Всеволжске: «Хлеб». Или там: «Сортир». А какую? Написать типа: «сводный хоробрый отряд славного Воеводы Всеволжского, прозываемого „Зверь Лютый“, по личному пожеланию Князя Суждальского Андрея, Юрьева сына, Мономахова внука за две тыщи вёрст прибежавший и „хищника киевского“ враз унявший…». Доску под таковы слова искали-искали… Митрополит в Киеве и вправду худой — не запас нам досочки соразмерной.

— И вы решили матюками обойтись?

— Не! Как можно?! Решили благостно и кратко написать: «Бог вам в помощь».

— Да ты видишь что у вас написано?!

— У нас, Воевода, у нас. Там в уголке и «чёрт на тарелке» нарисован. Тамга наша, всего Всеволжска, значится. Позвали недо-иконописца. Есть у нас такой — учился-учился да и не выучился. Толковый парень, малюет — что хошь. Пишет. По-древнему. Как самые древние писали: справа налево. Ему, вишь ты, так удобнее — видать линию. У их-то, у богомазов, такое, слышь-ка, правило. Чтобы ровнее выходило. Он и начал с «чёрта». И пошёл, и пошёл. А на последней-то буковке… устал уже, рука дрогнула, дёготь потёк. Ты глянь: там и подчистка видна. Парнишка-то с устатку, в сердцах, кистью-то хрясь-хрясь. Сикось-накось. Да-а… Типа: это всё… большим хером. А другой-то такой доски… и не сыскалось. Пришлось тута… подправлять. Вот и получилось.

— Та-ак. А почему здесь повесили, а не у нас над воротами?