Фрэнк Герберт - Машина бытия

Взмахом руки он отпустил Фиска и на прощание, уже склонившись над аппаратом для отчетов, который выдвинулся из стола, произнес:

– Будьте в пределах досягаемости, чтобы я мог быстро с вами связаться, Марти.

Через несколько секунд Фиск был уже в холле и смотрел на дорожки, ведущие к скоростной платформе, которая должна была перенести его в его собственный кабинет. В спину ему врезался какой-то человек, и Фиск вдруг понял, что совсем не хочет выходить в запруженный людьми коридор.

Нет , подумал он, это не то слово. Я просто боюсь туда выходить.

Однако он был достаточно честен с самим собой, чтобы понять, что боится отнюдь не скоростной платформы. Он боялся того, что олицетворяла собой скоростная платформа, боялся того места, куда она его вынесет.

Интересно, сколько я выручу за машину? спросил он себя, а затем подумал: Переедет ли жена вместе со мной? Он вытер потную ладонь о рукав, достал из кармана зеленую таблетку, проглотил ее и вышел в коридор.

Выглядел он в точности как незаконнорожденный сын индейца гуарани и какой-нибудь фермерской дочки из далекого захолустья, девочки из пампасов Бразилии, старавшейся забыть о своем рабстве у энкомендеро [30] Энкомендеро – владелец энкомьенды, феода в испанских колониях начала XVI – первой половины XVIII вв. – Прим. ред. и для этого «севшей на железо» – так называют в тех краях совокупление через решетку металлических ворот.

Эта внешность была почти идеальной, вот только могла внезапно измениться, когда он продирался через джунгли.

В эти моменты кожа его приобретала зеленоватый оттенок, и он практически сливался с зеленью листьев и лиан, а его грязно-серая рубашка, оборванные штаны, непременная потрепанная соломенная шляпа и сандалии из сыромятной кожи с подошвами, вырезанными из старых автомобильных покрышек, выглядели какими-то неуместными на его теле.

В такие неприятные места он попадал тем реже, чем дальше уходил от истока Параны, от сертанов [31] Сертаны – буквально: неосвоенные территории. Обширные внутренние очень засушливые области континентальной Бразилии. – Прим. ред. Гояса, где часто можно встретить людей с такими же непокорными стрижеными черными волосами и горящими темными глазами.

К тому времени, когда он добрался до области бандейрантов , охотников за индейцами, он уже почти справился со своими перевоплощениями.

Теперь он вышел из лесных зарослей на рыжие грунтовые дороги, проложенные среди обособленных ферм, построенных по плану переселения. Он нутром чуял, что приближается к контрольно-пропускному пункту бандейрантов , и почти человеческим жестом нащупал лежавшее в кармане C édula de Gracias al Sacar – документ, удостоверяющий, что в его жилах течет белая кровь. Удостоверение он хранил как зеницу ока. Всякий раз, когда рядом не было людей, он тренировался произносить вслух выбранное для него имя – Антонио Рапозо Таварес.

Имя было каким-то скрипучим, резко звучащим, но он понимал, что на КПП оно сработает. Уже срабатывало, и не раз. Индейцы Гояса печально известны крайней эмоциональностью своей речи. Об этом ему рассказали на ферме, где накормили и приютили предыдущей ночью.

Когда они стали слишком сильно приставать к нему с расспросами, он едва ли не ползком выбрался на ступеньки крыльца и заиграл на своей флейте, на кена индейцев с предгорий Анд. Эту флейту он носил с собой в кожаном футляре, висевшем на плече. Играл он негромко и ненавязчиво. Игра на флейте была символичной в этой области страны. Если гуарани подносит флейту к носу, это значит, что его слова иссякли.

Люди в поселке пожали плечами, выражая недоумение, а потом разошлись спать.

Теперь он видел впереди красно-коричневые крыши, видел белую, сверкавшую, как хрусталь, башню бандейрантов , рядом с которой взлетали и садились самолеты. Все это напоминало ему о странном гудящем улье. Он остановился, ощутив пробуждающиеся инстинкты, и этот натиск надо было преодолеть, иначе он не выдержит предстоящего ему испытания.

Раздумывая, он перенастроил свою ментальную идентичность. Мы – зеленые рабы, подчиненные великому целому. Эта мысль напомнила ему о необходимости сохранять вид подобострастный и услужливый – такой, который служил ему щитом, заслонявшим от внимания сновавших вокруг него человеческих существ. Представители его вида могли имитировать повадки многих рас и существ и быстро поняли, что услужливость и подобострастие – превосходные формы маскировки.

Он продолжил свое утомительное путешествие к городу и башне. Грунтовая дорога уступила место двухполосной мощеной рыночной дороге с тропинками, бежавшими вдоль нее по ту сторону канав. Встречалось все больше наземных и воздушных экипажей, да и пешеходов на дороге значительно прибавилось.

Пока он не привлекал к себе внимания, во всяком случае, внимания опасного и угрожающего. Брошенные искоса рассеянные взгляды местных жителей можно было попросту игнорировать. Это он знал. Испытующие взгляды таили угрозу, но пока с такими взглядами он не сталкивался. Услужливость все еще защищала его.

Солнце висело уже довольно высоко над горизонтом и начало сильно припекать; от земли по обе стороны дороги поднимались в воздух влажные вонючие испарения, смешивавшиеся с запахом пота людей.

Их же становилось все больше и больше, они замедляли шаг и стискивали его в толпе, двигаясь к суженному участку дороги, где располагался контрольно-пропускной пункт. В конце концов, поток вовсе остановился. Теперь толпа продвигалась вперед рывками. Короткая остановка – несколько шагов вперед – снова остановка.

Это была критическая ситуация: ему предстояла проверка и избежать ее не было никакой возможности. Он ждал с чувством, похожим на стоическое индейское терпение. Было очень жарко, и он начал глубже дышать, стараясь подражать окружавшим его людям, страдая от жары ради того, чтобы ничем не выделяться из толпы.

Здесь, на равнине, андские индейцы не дышали глубже в жаркую погоду.

Шаркая, люди продвинулись вперед, остановились.

И снова: шаркая, продвинулись вперед, остановились.

Теперь он видел контрольно-пропускной пункт.

Надменные бандейранты в наглухо застегнутых белых плащах, пластиковых шлемах, перчатках и сапогах стояли в два ряда в тени кирпичного коридора, ведущего в город. Он видел, как солнечные лучи жарко отражаются от городских мостовых по ту сторону коридора, куда спешили люди, прошедшие сквозь строй.

Вид этой свободной зоны за коридором вызывал боль томления. Ему хотелось поскорее оказаться там, за кордоном, в городе, но он сразу же поборол это томление, подавил в себе опасную эмоцию.