Фрэнк Герберт - Машина бытия

– Но как же тогда…

Сельма щелкнула пальцами.

– Я знаю как! Через Оззи Лукана!

– Лукана?

– Да, это директор по хозяйственной части корабля, – сказала Сельма. – Ну, помните, такой здоровенный рыжеволосый мужчина. Он на первом собрании рассказывал, как паковать вещи и как пользоваться контейнерами.

– Да, да, – сказала Маргарет. – И что?

– Он женат на старшей дочери одной из моих двоюродных сестер. Нет ничего лучше небольшого семейного давления. Я займусь этим.

– Но разве он не доложит об этом доктору Чарльзуорси? – спросила Маргарет.

– Ха! Вы не знаете мою кузину Бетти!

Через некоторое время пришел доктор Линдквист с двумя консультантами-психиатрами. Они провели с Дэвидом около часа, а потом спустились в кухню, где Маргарет и Рита заканчивали фотографировать кулинарные рецепты. За врачами по лестнице спустился Дэвид и остановился в дверях.

– Мальчик оказался крепче, чем я думал, – сказал Линдквист. – Вы уверены, что ему не говорили, что он сможет взять с собой рояль? Надеюсь, вы не ввели его в заблуждение просто для того, чтобы он лучше себя чувствовал?

Дэвид нахмурился.

– Доктор Чарльзуорси отказался брать на борт рояль, когда я его об этом попросила. Но он отправил двух мастеров на фабрику «Стейнуэй», так что нам сделают точную копию рояля.

Линдквист обернулся к Дэвиду:

– Ты согласен с этим, Дэвид?

– Я все понимаю насчет веса, – поколебавшись, ответил мальчик.

– Ты говоришь, как взрослый человек, – похвалил его Линдквист.

Когда психиатры ушли, Рита обратилась к Маргарет:

– Мама, ты же солгала им!

– Нет, не солгала, – произнес Дэвид. – Мама сказала чистую правду.

– Но не всю правду, – сказала Маргарет.

– Это то же самое, что ложь, – возмутилась Рита.

– Прекрати! – вспылила Маргарет, потом добавила: – Дэвид, ты точно хочешь оставить дома свои тексты, набранные «брайлем»?

– Да, это целых шестнадцать фунтов. Мы возьмем комплект для перфорации и машинку Брайля. Я смогу напечатать все нужные копии, если Рита мне продиктует текст.

К трем часам они уже имели неохотное согласие Освальда Лукана на контрабандный провоз рояля в багажном отсеке корабля, если удастся компенсировать вес с точностью до унции. Однако на прощание Лукан сказал:

– Старик не должен даже догадываться об этом. Он и так кипит по поводу оборудования, от которого пришлось отказаться.

К половине восьмого Маргарет включила в свои подсчеты первые пожертвованные фунты: шестьдесят один человек отказался от двухсот семи фунтов и семи унций. «Этого мало с каждого человека, – подумала Маргарет. – Но я не имею никакого права обвинять этих людей. Мы все так привязаны к своим вещам. Так трудно расстаться со всеми этими безделушками, которые будут связывать нас с прошлым, с Землей. Где-то надо найти еще вес». Она принялась думать, чем еще можно пожертвовать, но быстро поняла, что несколько лишних фунтов не спасут положение.

К десяти часам утра следующего дня она уже могла рассчитывать на пятьсот пятьдесят четыре фунта и восемь унций, пожертвованных ста шестьюдесятью будущими колонистами. Но помимо этого ровно двадцать человек ответили на просьбу решительным отказом. Страх, что кто-то из этих двадцати может выдать тайну, сковал Маргарет.

Дэвид тоже погрузился в мрачное отчаяние. Он сидел за роялем в музыкальной комнате. Маргарет присела за его спиной на свой любимый стул. Одной рукой Дэвид нежно касался клавиш, подаривших Морису Хэтчеллу бессмертную славу.

– Получается меньше четырех фунтов с человека, да? – спросил Дэвид.

Маргарет потерла щеку.

– Да.

Раздался тихий аккорд.

– Ничего у нас не выйдет, – сказал Дэвид и провел рукой по клавишам. – Не знаю, имеем ли мы право просить людей отказываться от дорогих им вещей, ведь они и так пожертвовали…

– Не надо, Дэви.

Он не стал возмущаться, что его назвали уменьшительным именем, и снова коснулся клавиш. По комнате поплыла чарующая мелодия Дебюсси.

Маргарет закрыла лицо руками и тихо заплакала от усталости и отчаяния. Мелодия, которую теперь играл Дэвид, плакала еще горше.

Он встал, закрыл крышку рояля, поднялся к себе и тихо закрыл дверь спальни. От этого смирения Маргарет стало не по себе.

От мрачных мыслей Маргарет оторвал телефонный звонок. Она приняла вызов по портативному аппарату в холле. На экране появилось лицо Сельмы Аткинс. Вид у нее был расстроенный.

– Мне только что позвонил Оззи, – выпалила она. – Кто-то обо всем доложил Чарльзуорси.

Маргарет прижала ладонь к губам.

– Вы сказали мужу, что мы делаем? – спросила Сельма.

– Нет. – Маргарет отрицательно покачала головой. – Сначала я хотела сказать, но побоялась, не зная, как он на это отреагирует. Вы же знаете, они большие друзья с Чарльзуорси.

– Вы думаете, что он мог настучать на собственную жену?

– Нет, но он мог…

– Ну, в общем, он уже на ковре, – сказала Сельма. – Оззи говорит, что все здание просто трясется. Старик бушует от ярости – кричит на Уолтера, и стучит кулаком по столу, и…

– Чарльзуорси?

– Ну кто же еще? Я позвонила, чтобы предупредить вас. Он…

– Но что же нам теперь делать?

– Мы пока затаимся, дорогая. Мы отступим и перегруппируемся. Позвоните мне сразу после того, как переговорите с мужем. Может быть, нам удастся придумать что-то другое.

– Ради нас пожертвовали частью своего багажа больше половины колонистов, – сказала Маргарет. – Это означает, что все они на нашей стороне…

– Сейчас руководство колонии придерживается диктаторских, а не демократических методов управления, – сказала Сельма. – Но я подумаю. До скорого.

Дэвид подошел к матери, когда она отключила связь.

– Я все слышал, – сказал он. – Я понял, что у нас ничего не вышло.

Телефон зазвонил прежде, чем она успела ответить. На экране на этот раз появилось лицо Уолтера. Оно было сосредоточенным и жестким.

– Маргарет, я звоню из кабинета доктора Чарльзуорси, – сказал он и тяжело вздохнул. – Почему ты ничего мне не сказала? Я бы тебе объяснил, насколько это глупо!

– Именно поэтому и не сказала! – ответила она.

– Но контрабандой протащить рояль на корабль! Из всего…

– Я думала о Дэви! – вспылила Маргарет.

– Господи, да знаю я! Но…

– Когда врачи сказали, что он может умереть, если останется без…

– Но, Маргарет, этот рояль весит тысячу фунтов!

– Тысячу четыреста восемь фунтов, – хладнокровно поправила она мужа.

– Не будем спорить, дорогая, – сказал он. – Я восхищен твоим присутствием духа… и люблю тебя, но я не могу допустить подрыва общественной солидарности колонии… – Он тряхнул головой. – Даже ради Дэвида.

– Даже если это убьет твоего родного сына? – спросила она.