Артем Углов - Предел прочности. Книга вторая

Я благоразумно промолчал, не став вникать в подробности, иначе Вейзер стал бы сыпать малопонятными биржевыми терминами. А Николас, тем временем, продолжил:

- Молодой князь из рода Алленье, считавшийся обыкновенным гулякой и прожигателем папенькиных средств, неожиданно обнаружил в себе задатки лидера. Вышел из запоя, и произнес зажигательную речь прямо на ступеньках здания Парламента. Первыми всколыхнулись улицы, миллионы людей по всем городам вышли на стихийные митинги. Начались погромы и грабежи, досталось многим, но в первую очередь пострадали отделения Службы Безопасности. Князь умело направлял ненависть толпы на одного единственного врага. Началась настоящая охота на сотрудников Организации. Достаточно было одного подозрения в связях со спецслужбами, чтобы разъяренная толпа линчевала человека прямо на улице. Количество жертв исчислялось десятками тысяч.

- И долго продолжались протесты?

Нагуров наморщил лоб:

- Месяца два-три, может чуть больше. Давно дело было, поэтому точно не скажу. Знаю только, что в удаленных регионах полыхало на протяжении нескольких лет. Власти вынуждены были вводить войска, подавляя волнения силой.

- И тогда родилась Директива-18.

- Не сразу. Были долгие месяцы переговоров. В итоге появился рамочный документ, который дополнялся и корректировался на протяжении многих лет. Последний подзаконный акт вышел, кажется, лет сорок назад, - Нагуров серьезно задумался. И я поспешил вмешаться, пока парень окончательно не ушел в воспоминания.

- А что с самим князем сталось?

- Что? Ах, с князем… Спился и умер в поместье от сердечной недостаточности. Впрочем, на счет последнего лучше уточнить…

- Давно это было, - продолжил я за Николаса и тот согласно кивнул. – Слушай, а что за род такой, Алленье? Первый раз слышу.

- О, когда-то это был могущественный клан, входил в тридцатку сильнейших.

- А сейчас?

- А сейчас нет.

- Скатился во вторую сотню?

Вейзер покачал головой:

- Клана нет.

И вот о столь непростом документе предстояло сделать доклад. Труне попросил изложить тему в общих чертах. Забыв упомянуть, что для изложения темы, нужно быть в теме, а я не в теме абсолютно. Читать книги о законе, который в муках рождался на протяжении десятилетий? Директиве-18 посвящены не параграфы, но целые тома с комментариями. Чувствую, снова придется мучать старину Вейзера. Сосед точно не откажет, вкратце накидает основные пункты, а воды для объема я и сам добавлю. Спасибо родной школе, научила.

Поглощенный мыслями об учебе не замечаю путь до казармы. Открываю входную дверь и вхожу внутрь - из привычного сумрака коридора выступают три фигуры. В самой высокой из них узнаю великана Герба, рядом МакСтоун, чуть дальше лыбящийся Леженец. Моя оранжевая физиономия его особенно веселит. Когда первый раз увидел, хохотал минут двадцать не переставая, пока плохо не сделалось. Едва успокоили бедолагу, покрасневшего лицом до состояния помидора и начавшего было задыхаться.

- Как допрос? – басит Герб.

- Нормально, - слегка удивляюсь такому вопросу. Не за меня же они переживают? И точно, следующие слова МакСтоуна расставили все на свои места.

- Инспектор про драку на поляне спрашивал?

- Да.

- И что… что сказал, наши фамилии звучали? – Герб с Томом заговорили наперебой, мешая друг другу. Один Леженец веселился от души, наблюдая мою оранжевую физиономию.

- Да плевать инспектору на вас и на драку, - успокаиваю парней, как могу. – Просто пытался разобраться в причинах неприязни ко мне.

- У них просто никогда не бывает, - хмуро возражает Том. Это первый раз, когда мы с МакСтоуном общаемся напрямую, без посредников. После того случая в привокзальном туалете и парой слов не перекинулись, а тут целые предложения.

Смотрю на бывшего напарника и выдавливаю из себя:

- Было бы сложно, спросил бы подробности драки.

- И я говорю, нормально будет, - пророкотал Авосян. – Не вызвали на допрос, значит вопросов по эпизоду не возникло, а ты заладил свое: выгонят, выгонят. Нагнетаешь только.

- Да…, - МакСтоун раздраженно машет рукой, дескать «живите, как знаете, я предупреждал». Разворачивается и уходит в сторону залы, откуда доносятся женские голоса.

- Переживает, - вздыхает Герб. – Он последний раз таким был, когда…

Когда чуть не выгнали из академии после избиения курсанта Воронова. Готов продолжить за великана, но нужды в том нет, мы прекрасно поняли друг друга.

- А вот этому хоть бы хны (на космо фразеологизм звучит: «что восьмая поправка к десятому акту»), - Герб кивает на давящегося от смеха Леженца. Дмитрию скоро плохо будет, бедолага не в силах оторвать взгляд от моего лица, цвета апельсина. Уже и слезы на глазах выступили. Смотрим на сотрясающегося в судорогах спортсмена, после чего великан сообщает: - пошли к лавочке, разговор есть.

Выходим с Гербом на улицу и двигаемся в заданном направлении. К облюбованной курсантами лавочке, где незамеченным не подслушаешь, разве что с использованием спецсредств.

- С Лианой в последнее время…

Спутник начинает говорить шагов за десять до места назначения, но я его обрываю:

- Герб, если про Альсон, то остановись. Иначе разворачиваюсь и ухожу.

- Ты выслушай для начала.

- Даже пытаться не буду.

- Пойми, глупо…

- Герб мне глубоко плевать на Альсон, и на все, что с ней связано.

Мы наконец доходим до лавочки, и Авосян устало садится. Вижу, как опускаются его плечи, сутулится спина, и сам он словно становится меньше, усыхая на глазах. Теперь точно не уйду: не смогу оставить вечно добродушного великана в столь плачевном состоянии. Присаживаюсь рядом, сцепляя пальцы замком.

Некоторое время молчим: Герб тяжело дышит, я же пинаю камешки под ногами. Один запулил особенно удачно, так что тот улетел метров на тридцать, едва не достигнув дорожки. Следующей попыткой точно бы допнул до асфальта, но закончились снаряды.

- Хочешь, чтобы я поговорил с ней?

Герб молча кивает.

- Она меня ненавидит.

- Она тебя любит.

- Странная любовь, не простая, - не выдерживаю и усмехаюсь.

- С ней все непросто, ты же знаешь.

Знаю… лучше прочих знаю.

- И о чем говорить с ней прикажешь?

Герб неопределенно пожимает плечами.

- Чудной человек, - я бы рассмеялся, но слишком тоскливо на душе. – Герб, ее не исправишь, она сложившаяся личность. Здесь остается только два варианта: либо принимаешь такой, какая есть, либо посылаешь в бездну. Я выбрал второй и ни капельки не жалею.

- Заблуждаешься..., и ты и Валицкая, вы заблуждаетесь. Ипостась холодной стервы не является истинной, как и образ малышки. Это две крайности одной личности, а истинная Лиана так и не смогла сформироваться из-за определенных обстоятельств.