Артем Углов - Предел прочности. Книга третья

- Получай!

- Кать, да ты чего.

- Еще! – очередной щелчок.

Пытаюсь закрыться от ловких пальчиков девушки, а до ушей долетает растянутое:

- Че-ё, не нравится, гнида белобрысая.

Почему белобрысая, всю жизнь брюнетом был. Хочу высказать возмущение, убираю руки от лица и… снова отказываюсь в камере. Ничего не изменилось: прежние стены, решетка на месте, старик медитирует в позе лотоса. И только Щепа успел наколупать кусочки бетона и теперь кидался ими в заключенного из камеры напротив. Делал это уже давно, потому как «белесый» пацан во всю плакал и причитал:

- Хватит, пожалуйста, прекрати, ну хватииит.

Нет что бы закрыться руками или уйти в глубь камеры, он продолжал упорно сидеть и жаловаться. Может у парня того, с головой не в порядке? А Щепа и рад стараться: ни на секунду не прекращает обстрела. Под рукой целая горстка раскрошившегося бетона, хватит на пять минут беспрерывного артиллерийского огня.

«Что, Петр, не хочешь защитить парнишку, ты же у нас такой добренький, тебе больше всех надо», - начинает зудеть выспавшийся внутренний голос.

Прислушиваюсь к себе и понимаю, что нет, не хочу. И не гунди, никогда я не был добреньким. Правда брат считал иначе…

- И в кого слабак такой, - отчитывал он меня прямо в песочнице, где помогал искать пластмассового солдатика пацаненку со двора. – Батя у нас вроде мужик крепкий, и я не хлебный мякиш, а ты сплошной размазней вышел, смотреть противно. Может тебя в платьице с бантиками обрядить и со сколопендрой в куколки играть отправить? А что, будешь с ней сюсюкаться, плюшевых медвежат чаем поить.

- Он солдатика потерял…, - пытаюсь оправдаться и тут же получаю леща. Спешно вжимаю голову в плечи, а ну как второй прилетит.

- Вот именно, что он потерял, - злится Мишка, - это его солдатик! Он раззява, он лох, а ты чего напрягаешься? Он тебе кто – брат, сват, что так волнуешься, тратишь драгоценное время? Чего молчишь, чего губы надул? Только попробуй нюни распустить.

Я не плакал, просто обидно было получить ни за что ни про что, из-за какой-то там пластмассовой игрушки.

Мишка словно чувствует мое настроение, присаживается на корточки. Тяжелая ладонь брата ложится на плечо.

- Пойми, Петруха, дело тут вовсе не в солдатике. Ты должен научиться ставить себя в коллективе, чтобы другие уважали, иначе трудно придется: в школе, в армейке, во дворе, да и в целом по жизни. Запомни простую истину: когда дело касается посторонних, твое дело сторона. Никогда не лезь с помощью, не предлагай бесплатно, потому как халява дешево ценится. Хочешь быть пустой дешевкой, ковриком на входе, о который каждый ноги вытирает?

- А если друзья попросят?

- Знаешь, друзья тоже разными бывают, а таких, как родной брат не будет никогда. Семья – вот что главное: за них глотку зубами должен рвать, и вопрос цены никогда ставить. Запомни это, накрепко запомни. Отец с матерью, да мы с тобой – вот она, опора по жизни, остальные побоку.

- А Катька?

Мишка поморщился, как от зубной боли, но ничего не ответил. После того случая в магазине они с сестрой так и не помирились.

«Ну же, Петр, защити мальчика», - внутренний голос все не мог угомониться: то совесть моя играла, то ли просто издевался.

«Какая издевка, что ты? Будь добреньким, тебе же привычно влезать всюду, жалеть всех и огребать за это по полной».

Как же тебя выключить, заразу.

«Какой бессердечный… а старик за тебя заступился», - продолжал нудить голос.

И заступился, и место на нарах предложил – прямо не бандит, а Мать Тереза. Только вот с мотивами его не все понятно. Может имеет что предложить Организации в моем лице, или просто не хочет идти на поводу у местных военных. Скорее второе, потому как у уголовных авторитетов свои понятия о чести. Он им не пес цепной, чтобы по приказу на человека бросаться, пускай тот трижды ищейкой будет, он масть держать должен. Вот если бы меня молча в камеру запихнули, тогда уверен, другой разговор вышел…

- Хвааатит, пожалуйста, - прервал внутреннюю беседу пронзительный голос. Плачущие нотки в просьбах жертвы становились все тоньше, плавно перетекая в истерику. - Я все раскажуууу, - вот и слезы брызнули из глаз, а голос превратился в захлебывающийся рев. Пацан размазывал сопли по лицу, никого не стесняясь. Оттопыренная нижняя губа дрожала, выпуская наружу нити слюны.

- Чё, цык? – Щепа на миг прекратил свой обстрел, - чё сказал, я не понял? А ну-ка повтори.

- Буду жаааловаться, - очередные слова потонули в хлюпанье соплями.

- Ты чё, стучать собрался, гаденыш? – Щепа спрыгнул с нар, подошел к решетке вплотную. Несколько секунд злобно изучал жертву, а после, издав характерный звук, плюнул. Харчок едва не достиг цели, упав в паре сантиметров от вздрагивающего всем телом пацана.

- Ах ты ж, сука, - недовольно пробурчал, Щепа. Покрепче схватился за прутья, и подкопив жидкости, снова плюнул. В этот раз попал точно в лицо: слюна прозрачной дорожкой заскользила по раскрасневшейся щеке жертвы.

- А-а-а, - истошно завопив, пацан подскочил к решетке. Произошло это столь неожиданно, что я дернулся одновременно с Щепой, один старик продолжал сидеть невозмутимо.

- А-а-а, - продолжал вопить обиженный. Глаза от слез налились красным, сопли тонкими ниточками свисали к подбородку. Плач и рев заложили уши, разносясь далеко за пределы камер. Неужели нас никто не слышит? Где охрана?

- Слышь, ты чё такой беспокойный? – растерянно пробормотал Щепа. Ему бы успокоится на достигнутом, вернуться на место, не доводить до истерики и без того утратившего всякий контроль пацана, но Щепа такой Щепа. Вернув былую решимость, он зло выпалил:

- Получай, ссука!

И еще один плевок перелетел через коридор, рождая новую бурю завываний.

От разыгравшейся картины становилось жутковато. Нечто противоестественное проскальзывало в действиях сорвавшегося мальчишки. Дерганные движения тела, вытаращенные в безумии глаза, крики, все больше напоминающие завывания дикого животного и эта бесконечно капающая слюна из распахнутого рта. Да какая слюна, скорее ошметки пены, как у зараженного бешенством зверья. Если бы не преграждавшие путь решетки, кинулся на обидчика не раздумывая. Не с кулаками - с зубами, готовыми рвать плоть.

От мыслей таких заболела шея, и я осторожно прикоснулся к месту укуса - болит, зараза. Аккуратно кручу головой, невольно натыкаюсь взглядом на старика и замираю. Вместо привычного прищура, собирающего сетку морщинок, широко открытые глаза, наполненные страхом. Дед боялся… До одури боялся простого истеричного мальчишки.

- Ты чего, пацан? -голос Щепы дал заметного петуха.

Лучше бы я не смотрел в сторону решетки. Отвернулся к стене, закрылся с головой, но не смотрел.