Песах Амнуэль - «Если», 2015 № 05 (243)

— Оденься, пожалуйста.

На щеках Май вспыхнули пунктиром оптоволокна — желто-зеленые, выдававшие раздражение.

Я затемнила призму, прежде чем та успела перевести реплику дочки, и стала ждать.

— Мама.

Не слово, а хрип какой-то. Интересно, сколько времени она не разговаривала?

— Пришли уйуньи. Пререкаться некогда. Май, ты опоздаешь.

— Меня теперь зовут по-другому.

На ее лбу замерцало инопланетное имя — переплетение фракталов, бессмысленное на любом человеческом языке.

Мою грудь словно перехватили шелковым шнуром, и с каждым новым вдохом шнур сжимался. Дочери наплевать на то, сколько я работаю, и на все мои бесчисленные жертвы. Я скрестила руки.

— Без одежды ты в школу не пойдешь.

Май накинула широкое кимоно. Ее лицо было безжизненным, как замерзший пруд.

Я смотрела на нее и думала: лишь бы она закричала на меня, заистерила, ударилась в слезы — что угодно, ну хоть что-нибудь.

По окну резко застучали. Один из уйуньи оглядел квартиру, поморгал и снова нетерпеливо замолотил по стеклу длинным кривым клювом.

Я махнула рукой, сделав окно непрозрачным, включила глушители шума и обернулась к Май.

— Мне это все надоело. Если бы ты больше общалась с представителями твоего вида…

Она скривила губы, будто откусила от гнилого яблока.

Зазвенел дверной сенсор, и я зажмурилась. Перед моим внутренним взором толпа уйуньи за дверью клевала консоль.

— Мы об этом еще поговорим.

— Нам не о чем говорить.

Май скользнула мимо меня, открыла дверь и растолкала уйуньи. Ее оптоволокна осыпали их градом извинений.

— Я же ради тебя стараюсь!

Я бросилась было за ней, но орава приземистых инопланетян внесла меня обратно в квартиру. Когда я добралась до двери, дочери и след простыл.

— Дайте мне прибраться.

Я ввела несколько команд, и слойбетон поглотил все мое имущество. Мебель и техника растворились во вспышке жесткого света, нанопроводка растаяла в проекционных обоях.

Я обернулась и увидела, что все уйуньи смотрят на меня.

— Ваше гнездо слишком маленькое.

— Габариты были указаны в объявлении, и если это для вас проблема…

— Вы понимаете неверно. Для наших нужд квартира более чем достаточна. Мы имеем в виду вашего птенца. Ей нужно пространство для полета.

— Слушайте, я не прихожу в ваше гнездо и не рассуждаю о том, как выращивать ваш… выводок.

— Зачем вам так поступать? Мы и так весьма компетентны в этом отношении. Это вы нуждаетесь в инструкциях.

Я разозлилась.

— Прошу освободить помещение до того, как я вернусь с работы.

Пришельцы опять обменивались цветосигналами. Я ушла до того, как они пришли к консенсусу. Спасибо Среде, что не удосужилась потребовать замены дверей, которыми можно хлопать, бесшумными.

— Итак, почему Макартур не стал настаивать на том, чтобы императора Хирохито судили за военные преступления?

Я поискала в море тусклых глаз проблески любопытства. Пусто. Применив древний педагогический прием, я выбрала ученика, который отвлекался больше всех.

Ладонь Кёртиса Хуна ударила по парте, и чат-призма, раскрашивавшая воздух над ее матово-черной поверхностью, исчезла. Кое-кто прыснул, но я сделала вид, что ничего не заметила. Конечно, Кёртису полагалось не калейдологиться, а переваривать сегодняшнюю порцию скачанных материалов.

Кёртис поднял голову, светодиоды вспыхнули синим любопытством.

— Пожалуйста, на японском, мистер Хун.

— Не могли бы вы повторить вопрос?

Я это сделала.

Он беспокойно заерзал.

Я наслаждалась тишиной, которая заполняла аудиторию, душную и неуютную, как токийское лето. Им было наплевать. Я вспомнила спор с Май и ощутила, как вверх по позвоночнику ползет тепло.

— Что толку от фактов, если вы их не понимаете? — Я вздохнула и продолжила: — Чтобы извлечь смысл из знаний, из чего бы то ни было, мы должны уметь делать выводы. Зная, как Япония и Америка реагировали на послевоенную оккупацию, мы можем лучше понять переговорный процесс, который разные культуры используют, чтобы прийти к компромиссу и…

Звонок.

Мои слова утонули в хрусте голографов и топоте ног.

— Мы обсудим это в понедельник.

Толкаясь и светясь всеми цветами радуги, они выбежали из класса — в молчании, если не считать пары смешков и тонкого, насекомого верещания вращающихся чат-призм. Я плюхнулась на стул и одним движением руки очистила тридоску.

Цветной всплеск на мониторе оповестил меня о госте. Уроки на сегодня закончены, никаких встреч я не назначала. Может, это Май? Стоило подумать об очередном раунде борьбы с дочерью, как мой желудок свело.

— Войдите.

Администратор Охряная Нива В Рыжую Клеточку вступил в класс, шурша тысячами тонких трубконожек. Фостерн был метрового роста и практически двухметровой ширины; рельефный ком его центрального тела поддерживали пять радиальных рук. У него не было ни ушей, ни носа, ни узнаваемого лица — одни глазные пятна, испещрившие спинную поверхность. Эти пятна, как камешки, были разбросаны тут и там по углам и изгибам его гиперболической геометрии.

Хроматофоры на теле Администратора сошлись в завитки обыденного приветствия. Кивнув в ответ, я достала из ящика стола призму-переводчик. Она чуть устарела, однако я, как и многие люди, выросшие в доконтактную эпоху, цветоязык фостернов так и не освоила. Я понимаю, что это лингва-франка [1] Лингва-франка — смешанный язык, сложившийся в Средние века в Средиземноморье и служивший для общения арабских и турецких купцов с европейцами, в переносном смысле язык международного общения. — Здесь и далее примеч. переводчика. Среды, но при мысли о том, что в мое тело вошьют километры оптоволокна, по коже бегут мурашки.

Призма зажужжала.

— Воспитатель Мидзогути, у вас есть время для диалога?

— Да, конечно.

— Могу я прилечь?

Трубконожки Нивы ласкали краешек ближайшей парты. Когда я кивнула, Нива обвил парту руками и стал похож на морскую звезду, взламывающую упрямого моллюска. Послышалось шипение, экзоскелет Нивы окружил фостерна густым облаком пара. Запахло мокрой пожухшей листвой.

— Совет Среды по образованию решил исключить глобальную историю из учебных планов всех видов-участников.

Я моргнула.

— Почему?

— Мы пришли к мнению, что история вида способствует ограниченной ментальности. Она идет вразрез с целью Разумной Среды воспитывать среди ее участников понимание. Уроки истории будут заменены новым, куда более обширным предметом, который расскажет будущим гражданам о Среде как едином целом.

— Погодите, мы что, не можем изучать собственное прошлое?

— Напротив, история человечества будет включена в программу в качестве аспекта Среды, — Нива обозрел меня приподнятой конечностью, — Вы обретаете красный цвет.