Генри Олди - Один плюс один

Умер
Смех.
Это много страшнее иных смертей.
Обалдело
Стою
Над потерей потерь.

Что стоишь в углу комнаты?
Что молчишь за спиной?
Уходящие, помните:
Первый выстрел — за мной.

Что притих за портьерою?
Выпад. Шпага в крови.
Приходящие, верою
Не искупишь любви.

Что тобой мне назначится?
Чей смертелен оскал?
Остаешься?
Не прячешься?
Выходи из зеркал.

…в четком ритме, в шлейфе пыли —
будто бритву вскользь раскрыли,
и притихшие места
оглядела сталь:

Где тут Север? где тут Запад?! —
все бесцельно. Но внезапно
Немоту песка порвал
пестрой лентой — караван.

Сквозь пустынь горячий снег
в затвердевшей тишине.

Чет и нечет,
Черт и нечерт,
Темный вечер.
Грех на плечи
Прыгнет из кустов:
— Стой!

Зелье варю,
Вслух говорю:
Эй, ротозеи,
Кушайте зелье,
Слушайте речи!
До новой встречи!

Обозначена черта,
А за нею —
Ни черта.

И снова — зелье,
И снова — вечер.
И снова — злее
Клекочет кречет,
Что чет как нечет,
Что вечен вечер…

И нахохлились сычи,
Как над плахой
Палачи.
«Платить мне нечем,
Налей хоть каплю,
Скажи хоть слово…»

Как шило в печень:
Зачем лукавлю?!
И снова…
снова…

Аты-баты, шли солдаты,
Прочь от домиков горбатых,
Девок да перин.
Третий Рим. Четвертый. Пятый.
Вспомним имена и даты,
Хором грянем:
— Рим!!!

Аты-баты, шли солдаты,
Безбороды, бородаты,
Старики, юнцы,
Те непьющи, те поддаты,
Злы сержанты и комбаты,
Востры кладенцы.

Аты-баты, легионы,
Время наше, время óно,
Солнце на штыках.
Рим десятый. Миллионы
От Ташкента до Лиона
Славят старика.

Гитлеры, Наполеоны,
Субмарины, галеоны, —
Мы горды помочь
Амфибрахием, пеоном,
Воплем труб, фаготов стоном:
Сила! Слава!
Мощь!

Аты-баты… И незримо,
Словно мат среди мейнстрима,
Как огонь в руках,
Мудрость Рима, глупость Рима,
Вечность Рима, бренность Рима
Шествует неутомимо
Из руин — в века.

Разбудили зимнюю ветку.
В вазу — воду, в воду — таблетку,
Ветку — в вазу, еще со сна,
И сказали:
— Цвети. Весна!

Что-то ветке весна не нравится.
Прерван сон у Спящей красавицы
Не губами прекрасного принца,
А иглою стерильного шприца.

Над опальной могилой поэта в ночи
Продавать его песни сошлись толкачи —
Стала дюжина лет
Километрами лент,
И червонцы мелькают, как в вечность билет…

Что будет, если бросить тень на имя,
А тени имя дать? Между двоими,
Меж именем и тенью есть ли связь?
Игры судеб пугающая вязь
Мне чудится в понятиях без тела,
Без плоти, той, что жизни захотела,
И тень бежит по улице пустой,
По имени зовя меня: «Постой!
Остановись!..» Но имя отлетело
И стало незнакомым.

Я жил в тени имен. В тени великих,
Прекрасных, благороднейших имен.
От их лучей в глазах плясали блики,
В ушах плескался шелест их знамен,
И строго на меня взирали лики
Со стен, коря за то, что неумен.

Знать имена теней я начал позже.
Вот тень змеи. Тень чашки. Тень врага.
Тень-кучер крепко держит тени-вожжи,
Тень-кот ворует тень от пирога…
А вот тень-день. Он был сегодня прожит
И тенью-ночью поднят на рога.

В предчувствии движения племен,
Разломов тверди и кончины мира,
Пою не то, о чем мечтает лира,
А имена теней и тень имен.

По спине — холодный сквознячок.
Ночь свежа.
«Ну куда ты лезешь, дурачок?»

Тень ножа.
Полыхает в темноте жасмин,
Как пожар.
Тень спины, пожалуйста, возьми
Тень ножа,

Раствори в душистой темноте.
Вечно быть вам вместе — тень и тень.

Не правда ли, Гамлет, опасно встречаться с тенями?
Потом над дворцом нависает безумец-рассвет,
Горацио хмур, ибо жизнь измеряется днями,
А смерть бесконечна, и ты умираешь — в Москве,

Милане, Венеции — остро наточена шпага,
Отрава не знает пощады, — Берлин и Париж, —
Лаэрт сокращает дистанцию — Харьков и Прага.
Последняя реплика — выигрыш в этом пари.

Мы смотрим из зала — живые, живые, живые,
Домой возвращаясь, обсудим спектакль на ходу,
Но занавес поднят — рассвет, Эльсинор, часовые…
Идешь ли за призраком, Гамлет?
Не слышу!
«…иду…»

Разбегается занавес — от середины
До краев авансцены.
Зал зевает, и взгляды плывут, словно льдины,
По теченью без цели,

Этим взглядам не сразу прорваться на стрежень,
Встать горбатым заломом.
А в кулисах несет табаком от помрежа
И цирюльным салоном.

Ничего не случилось еще, ну а если
И случится — пустое.
У неначатой песни ни смысла, ни чести,
Ни минуты простоя,

Ни оваций, ни позы, ни прозы, ни ритма,
Ни конца, ни начала…
Есть всего лишь у горла опасная бритва
И крупица печали.

Но как бурное бегство из Мекки в Медину,
Будто вызов рутине,
Разбегается занавес — от середины,
Чтоб сойтись — в середине.

Одичалый,
Ветер воет,
Душу мне терзает —
Ходи, чалый,
Ходи полем,
Умер твой хозяин…

Ходи летом,
Ходи в стужу,
Бей о наст копытом,
Было плохо,
Станет хуже —
Быть тебе убитым.

Грянет с ходу
Волчья стая,
Ненависть слепая…
А весною
Снег растает,
Из-под снега — память.

Как корабль
У причала,
Ветхий, всеми брошенный,
Ходи полем,
Ходи, чалый,
Ходи по-хорошему,

Или выйдет
По-дурному —
Во крови да в боли…
Ходи, чалый,
Мимо дома,
Ходи, пока воля!

— Ланселот, не убивай дракона —
Бесполезно.
Говорят, его хребет откован
Из железа,
Говорят, он вспоен жутким зельем —
Жидкой сталью,
Хоть ты вбей его на локоть в землю —
Прорастает…

— Колосится гордым беззаконьем,
Злыми снами?
Оживает вновь и вновь драконом? —
Да, я знаю.
Но и я, хоть брось меня в могилу,
Кинь в болото —
Прорасту из плесени и гнили
Ланселотом…