Наталья Берген - Лаборатория бога

Ми-и-ё-ё чуть наморщила лоб – видимо, не поняла.

– Хорошо, – сдался я, – пора проветрить мозги. Заодно попробую заказать ветер.

С мыслью о том, что теперь я здесь порхающее существо, я пошел в сад. Ми-и-ё-ё последовала за мной. Неужто существу высшего порядка некуда спешить? Когда мы молча стояли у альпийской горки – я временно смирился со считыванием – она тихо заговорила:

– В лаборатории время идет слишком быстро. Не успеет отозваться струна – появится на свет и повзрослеет человеческое поколение. Есть время абсолютное, время лаборатории, и есть время относительное – время миров, рабочее время и время домов грез. Сгустки научились настраивать дома грез так, что время в них идет на наше усмотрение. Этот я синхронизировала с течением времени на земле, так что в лаборатории за мое отсутствие не успеет произойти ничего интересного.

Я промолчал. Не хотелось думать об этом. Совсем.

– Пожалуйста, не копайся у меня в мозгах. Пока. Я имею ввиду: не меняй меня.

Я несмело посмотрел на Ми-и-ё-ё. И впервые заметил всплеск эмоции в ее глазах. Аккуратность в общении не помешала бы – до этого спокойствие существа только раззадоривало меня.

– Я не вмешиваюсь в твои мысли. Только отслеживаю состояния. Людям дарована свобода воли. И если бы я знала, что вытащив ее образ, захвачу и тебя… я бы никогда не решилась на подобное.

– А как же струны?

– Струны нужны для свободы обустраивать это место. Тут нет супермаркетов и заказа пиццы на дом. Кстати, ты можешь выбрать, есть тебе или не есть.

– Потрясающе.

Я прищурил глаза, вглядываясь в дымку, ползущую из леса. Хотелось добрести до обрыва и попробовать вызвать ветер.

Ветра мне хронически не хватало.

***

Лес менялся. Изменения в его ярусах проступали медленно, словно конденсат на оконном стекле зимой, когда на кухне готовят и кипятят. Вот маленькая сосна скукожилась, спрятавшись за валун. Рододендроны из ярко-лилового становились нежно розовыми, смутно напоминая светодиодные вывески. Пока я шагал к обрыву, на периферии зрения что-то менялось, обращалось живой плотью и готово было броситься ко мне, преградив путь. Или так только казалось? Стоило повернуть голову, и рододендроны, как им и положено, пенились розово-лиловой приторностью, зелень выступала матовым пластилином на туманном фоне, камни лежали неподвижные, напоминая, что все это – мертвое, символическое продолжение нашего с Ритой сада.

На подходе к обрыву, за которым расстилалась долина, ветви на высоте в два моих роста качнулись. Неужто ветер? Я прибавил шагу, напряженно глядя по сторонам. Человеческое опять взяло власть над телом, неадекватно усиливая и спутывая реакции. Тревога и возбуждение отдавались в груди, заставляли мышцы напрягаться сверх меры. Над головой уже не было зелени, и только россыпь камней и земля, похожая на чайную заварку, отделяли меня от утыканного редким кустарником склона.

Я замер. На время перестал дышать.

Где же он? Легкость. Шевеление ветвей. Дыхание долины.

Тяжесть. Смерть. Черное платье. Короткий женский вскрик, тупой удар, шок.

Я открыл глаза и часто задышал. Ветра не было – долина и лес молчали.

***

Возвращаясь домой, я уже не смотрел по сторонам, не подозревал вокруг шевеление и перевоплощение.

Ми-и-ё-ё не оказалось ни в саду, ни в доме. В гостиной я впервые позволил себе поиграть в детектива. Не нужно было быть Эркюлем Пуаро или Хари Холле, чтобы понять: в доме все осталось прежним, но отсутствовали носители информации и техника.

Бытовые приборы стояли на месте, хоть необходимость в таких штуках, как стиральная машина, и отпадала. Но вот компьютер, телевизор и планшет вкупе к флешками из дома исчезли. Я прошагал на кухню и провел рукой по столешнице, упорно воображая пыльный налет. Ничего. Поглядел на руку, ухмыльнулся, отправился на второй этаж. Стремянка, примостившаяся на лестничной площадке, заставила меня остановиться, не доходя до двери спальни. Она вела на чердак.

Чердак стоило выбросить из головы. О том, чтобы подняться туда, не могло быть и речи.

И именно поэтому, полагаю, из-за рокового влечения к запретному, меня так туда тянуло. Будто кто-то с пустотой вместо сердца и голодными дырами на месте глаз подтолкнул сзади, плотоядно усмехнувшись: «Будет тебе, хуже уже некуда».

Я осилил лестницу и нырнул в квадратную дыру. Когда я ступил на ожидаемо непыльный пол чердака, то глаза привыкли к темноте достаточно, чтобы я зло воскликнул: «Будь проклято…»

Я так и не договорил, споткнувшись об образ Ми-и-ё-ё и ее слова. Не называть существо богом. Кажется, она говорила, что земля – ее изощренной фантазии дело. Видать, бога нет. Такого, как многие представляли. Нельзя благословить и проклясть, нет смысла молиться и надеяться на то, что вселенная расплетет роковые хитросплетения судеб. Но слова, эмоционально окрашенные, давно в отрыве от веры, воинственного атеизма и личной убежденности. И я, оступившись, на какие-то несколько мгновений оказавшись без твердой опоры, закончил: «…оно все. Будь проклято оно все».

Это было нелепо и жалко, хочу я вам сказать…

До меня наконец дошло: я предоставлен сам себе и этому каверзному считывающему устройству (единственному здесь считывающему устройству, надо сказать), что вгрызается в мой ум. Она не жива, нет. И пусть винит мое восприятие, что наделяет здесь все предсказуемыми красками и свойствами, сколько угодно, я знаю: ей не стать живой.

Чердак предстал передо мной бесконечным коридором, по бокам которого был свален всякий хлам.

***

Я медленно продвигался по чердаку, разглядывая предметы по обеим сторонам. Сувениры, книги и прочие мелочи стояли на длинных полках, вещи покрупнее валялись на полу. Полки не были ровными: местами они выступали, выгибаясь в мою сторону змейкой. Видимо, предлагали вниманию предметы, особо прочно засевшие в памяти. Ближе ко мне стояли ваза, разбитая после нашей с Ритой ссоры, шкатулка для украшений, чашка Риты, черновики рассказов, что я распечатал на домашнем принтере.

Руки сами потянулись к бумажкам с текстом.

Я не собирался читать их. Не собирался поначалу. «Какая именно нетленка?» – единственный вопрос, что меня занимал.

Он открыл дверь автомобиля и поторопил маму. Бросил нетерпеливый взгляд на меня. «Садись. Нужно ехать сейчас. В обед машина нагреется и будет хреново». Облачком пара вспорхнула вверх надежда. Нечасто мы едем куда-то втроем. Редко папа вот так открывает для мамы дверь.

Ну конечно, речь пойдет об отце. Я уже хотел отбросить писанину, но любопытство получило достаточный импульс, разогналось и теперь скользило по инерции вперед. Несколько листков, сложенных вчетверо и отправленных в карман – и я пошел дальше.