Леонид Пузин - Приговорённые к совершенству [СИ]

— Извините, Светочка, хотел свозить вас за Дон, но уже семь часов, и нет смысла ехать. Давайте немного посидим на террасе, выпьем по бокалу вина, съедим по мороженому.

От мороженого Света отказалась, — Леонид Александрович, если вы хотите, чтобы на вашем домашнем пиру я хоть чего-то ела, то сейчас мне следует попоститься, — и, потягивая из запотевшего бокала превосходное игристое вино, задумчиво смотрела на открывающуюся сверху гладь небольшого искусственного озера.

— Как красиво, Леонид Александрович! — невольным восклицанием выразив своё восхищение, женщина обернулась к врачу, — а в нашем Ростове почему-то никто не догадался на месте оврага устроить пруд. Хотя, — насколько позволяла перспектива оценив весь открывавшийся садовый ландшафт, уточнила Света, — у нас этот парк намного меньше. Там, где у вас насыпной холм, у нас кинотеатр, и всё — парк заканчивается. А у вас он, кажется, тянется дальше?

— Да, Светочка, значительно дальше, — затянувшись ароматной папиросой, ответил врач, — за холмом розарий с ещё одним небольшим озерцом, потом аттракционы, тисовая аллея — в общем, где-то около километра. Ведь чего-чего, а земли в России достаточно, так что нет никакой нужды вместо городов строить муравейники. Разве что — сиюминутная экономическая выгода, но это весьма сомнительный аргумент. Выигрывая на транспорте и коммуникациях, мы, в этом случае, безнадёжно проигрываем в главном — в качестве жизни. В физическом и, особенно, психическом здоровье горожан. Ведь скученность неизбежно ведёт к нервным перегрузкам, стрессам и прочим «прелестям» индустриальной цивилизации. Слава Богу, в России это поняли уже к середине двадцатого века и отказались от «экономического крохоборства», которое, в перспективе, не только ничего не экономило, но оборачивалось огромными материальными, а главное, духовно-нравственными потерями, не говоря уже об элементарном физическом здоровье людей. Конечно, понять — это одно, а воплотить в жизнь — другое: только в семидесятые годы прошлого века Россия стала достаточно богатой, чтобы отказаться от небоскрёбов, бензиновых двигателей и стесняющей парки, сады и скверы агрессивной городской застройки. Зато с тех пор даже в Москве и Петербурге не построено ни одного жилого дома выше трёх этажей. Да и производственных и административных зданий — крайне немного. Ну, там — телевизионные башни, релейные линии, церковные колокольни, элеваторы… Простите, Светочка, — спохватился Леонид Александрович, расхвастался тут перед вами, как кулик в болоте. Будто в том, что повезло родиться именно в этой, в сравнении с вашими описаниями исключительно благополучной России, есть моя личная заслуга!

— Прощаю, Леонид Александрович, — улыбнулась Света, — за вашу добрую, умную, процветающую Россию! И за мою, — подумав секунду, женщина присоединила к своему тосту ещё несколько слов, — далеко не столь счастливую, родную, многострадальную Югороссию. Которая, надеюсь, со временем станет вполне приличной Россией!

Сказав эти слова, женщина допила остававшееся вино и, поставив на столик пустой бокал, обратилась к доктору совсем будничным, немного уставшим голосом:

— А нам не пора, Леонид Александрович? Мы, кажется, немного засиделись — вам ведь может влететь от вашей жены? Да и мне — за компанию?

— Пора, Светочка, — посмотрев на часы, отозвался доктор, — уже без двадцати восемь — моя Мария Семёновна, того и гляди, начнёт беспокоиться.

Оказалось, что симпатичный двухэтажный особнячок Леонида Александровича находился как раз в том самом роковом проходном дворе (вернее, саду!), где начались Светины приключения. Поставив машину в примыкавший к дому гараж, в котором находился ещё один автомобиль — не комбинированный, а только электромоторный, для поездок по городу — доктор открыл внутреннюю дверь и, правой рукой сделав гостеприимный жест, пригласил Свету подняться по отлогой короткой лестнице:

— Прошу, Светочка, Мария Семёновна горит желанием познакомится с вами.

В просторной сквозной прихожей — от лестницы из гаража до парадного пандуса — Свету встретила одетая в красивое домашнее платье, полная, ухоженная, приветливо улыбающаяся женщина.

— Светлана Владимировна, — доктор представил гостью своей супруге, — знакомься, Машенька.

Мария Семёновна поклонилась, поздоровалась, назвала себя и пригласила Свету к столу. В ответ на что, попросив прощения у жены и гостьи, доктор сказал:

— Светочка, если вы не очень проголодались, я бы хотел похвастаться своей небольшой коллекцией живописи — пока не стемнело, чтобы вы могли увидеть её при естественном освещении. Конечно, она не идёт ни в какое сравнение с собраниями профессора Вовси, адвоката Енгибарова, инженера Глухова или губернатора Стрельникова, не говоря уже о промышленниках-меценатах Слащёве, Игнатьеве, Попандопуло, Белояне, Зарайском, Моргенштерне, Дутове. Ведь в основном благодаря их поддержке, начиная с сороковых годов двадцатого века, сложилась ныне известная во всём мире Ростовская Школа Живописи. Но всё-таки и у меня есть пять замечательных картин Александра Жданова и две Леонида Стуканова — самых выдающихся представителей этой школы последней четверти прошлого и начала нашего веков.

Светлана не считала себя знатоком изобразительного искусства, но всё же не без интереса ходила не только в музей, но и во время учёбы в университете посещала ежегодные выставки современных ростовских художников — правда, не запоминая имён авторов даже понравившихся ей картин. И потому приглашение доктора женщина приняла с большой охотой — не только из благодарности ко всему сделанному для неё Леонидом Александровичем, но искренне заинтересовавшись: надо же! Мало того, что в этой России обыкновенный врач имеет особняк, два автомобиля — он вдобавок может позволить себе покупать картины!

Оказавшись в просторной светлой гостиной, Света от изумления на миг зажмурилась: Господи, всюду живопись! Начиная сантиметрах в семидесяти от пола и почти до самого потолка по всем стенам комнаты пёстрое многоцветье! Пейзажи, натюрморты, портреты, ню: стилистическое и красочное буйство всех направлений — от строгого реализма до чистой абстракции. (Конечно, Света не могла заподозрить, что собрание доктора Стародубского — в силу его «эстетической беспринципности» — вызывало добродушные насмешки у тонких ценителей. Впрочем — не без зависти: в коллекции Леонида Александровича было действительно много выдающихся произведений современных ростовских художников.)

Оказалось, что гостиная была не единственной комнатой, где висели картины, значительная часть собрания доктора украшала стены парадной столовой и около семидесяти небольших произведений нашли приют на втором этаже — в спальнях, холле и кабинете.