Леонид Пузин - Приговорённые к совершенству [СИ]

— Погоди, Олечка, — перебив Ольгу, за мужа заступилась Светлана, — ведь Иркат действительно хочет убить Диму Ушакова. А ты говоришь о его высоких нравственных нормах — ничего себе, нравственность! Чуть кто-то тебе не по сердцу — сразу его ножом! Да, понимаю, у доисторического юноши другие принципы, чем у наших современников, но ведь не до такой же степени…

— До такой — Светочка! — энергично возразила Ольга, — ведь от Ирката до Христа — четыре тысячи лет! Скажи, откуда знать неолитическому юноше, что надо любить ближнего, как самого себя? Ведь подавляющее большинство из нас, живущих через две тысячи лет после Спасителя, знают эту заповедь умом — не сердцем! Ведь если бы мы её знали сердцем — каким замечательным был бы наш мир! Прости, Света, отвлеклась, — заметив, что её занесло, продолжила Ольга более спокойным тоном. — Так вот: нравственные нормы и принципы Ирката соответствуют представлениям Речных Людей о месте и роли человека в мире. И какими бы они нам ни казались дикими и жестокими — они есть, вот что главное. Да, по нашим меркам, чувство сострадания у Ирката в самом зачатке, но ведь это — по нашим меркам. Ведь этот юноша, в состоянии аффекта убив домогавшегося его насильника, позаботился о сражённом им воине — обеспечил его душу необходимыми в посмертии плотью и кровью. Да, в значительно степени — боясь мести покойника, но также и потому, что пожалел убитого. Вот, Светочка, в чём основное отличие Ирката от Ушакова: у дикаря есть внутренние нравственные запреты, у уголовника их нет. Я не говорю о людях случайно совершивших преступления, я имею в виду, так сказать, идейных уголовников — блатных. К каковым, увы, относится Ушаков.

В затеявшейся после этих Ольгиных слов всеобщей дискуссии, в которой приняли участие не только люди, но и фантомы, монстры, «Уазик» и даже Большое Облако, были высказаны любопытные гипотезы о происхождении и сущности таких сложных чувств, как вина, стыд, сострадание, совесть. Но, кроме афористической формулировки, что стыд — сын страха, а совесть — дочь сострадания, ни до чего особенно интересного спорящие не договорились. Можно, пожалуй, выделить не лишённое интеллектуального изящества предположение Ивана Адамовича, что стыд и совесть объединяет чувство вины — из-за схожести испытываемых грешниками нравственных страданий — и всё. Каким образом, не изменяя его психической сути, можно сдвинуть Ушакова с позиции абсолютного эгоцентризма, из всех этих мудрствований оставалось по-прежнему неясным. Из сверкающей рубинами, изумрудами и сапфирами гигантской храмины через небольшие промежутки времени по-прежнему раздавались троекратные возгласы: «слава Упырю» и «Упырь велик».

Самые радикальные выводы из состоявшейся дискуссии сделал, пожалуй, Иркат. Одной рукой обнимая за плечи совершенно растерявшуюся в раю Лигайду, другую руку юноша вытянул в направлении фантастического сооружения и произнёс:

— Богиня, я больше не хочу убивать Димку — зачем? В Стране Вечной Зимы ему будет лучше, чем в этом большом-большом-большом Доме. Без конца слушать одно и то же — ни Бранка, ни Увар не придумают муки страшнее. Богиня, оставь Димку в этом Доме, и его душа скоро сама уйдёт из тела. И Димка станет живым мертвецом. Жаль только, — дикарское воображение юноши не могла не поразить огромная, сложенная из драгоценных камней храмина, — что нам нельзя будет жить в этом большом-большом и красивом-красивом Доме. Настоящим людям нельзя быть рядом с живым мертвецом, потому что он может съесть их души.

Значительно дополнив существующую у Речных Людей концепцию посмертного воздаяния, Иркат, чрезвычайно довольный высказанной им идеей, вопросительно посмотрел на Ольгу: мол, как? Одобряешь? Ведь, правда, Богиня, я умею служить не только руками, но и головой?

Ольга одобрила мысль Ирката в той части, где юноша отказывался от идеи убийства Дмитрия Ушакова, заметив по поводу остального, что не людям определять меру загробного воздаяния. Тем более, что Ушаков сейчас жив, здоров, и вопрос не в том, что ждёт Димку в посмертии, а в том, оставить ли его здесь или вернуть на Землю. Вообще, если посмотреть непредвзято, складывается забавная ситуация: нечаянно похитив отморозка Упыря, они вынуждены или «приговорить» его к райскому блаженству, или мучаться угрызениями совести из-за неумения устроить судьбу нераскаявшегося разбойника.

После оживлённой дискуссии последовала продолжительная пауза, которую прервал виноватый голос Ивана Адамовича:

— Прости, Иркат, старого маразматика. Не только Серёга, но и я, грешным делом, смотрел на тебя как на дикаря — свысока, с эдакой снисходительной усмешечкой: мол, какой спрос с юноши эпохи энеолита? Мол, до чувства сострадания и, значит, до понимания заповеди любви к ближнему ему расти и расти… тьфу! Будто я, родившийся на шесть тысяч лет позже тебя, понимаю эту заповедь должным образом! Прости, Иркат.

Вместо смутившегося Ирката подполковнику Груберу телепатически ответила преисполнившаяся гордости за своего возлюбленного Лигайда. Конечно, девочка не поняла, почему и за что немолодой седовласый воин извиняется перед юношей — у Речных Людей подобное было абсолютно немыслимо — но она почувствовала, что Иркат в Стране Вечного Лета стоит не на последнем месте и, соответственно, порадовалась за своего избранника. Поскольку ответ Лигайды не был облачён в словесную форму, то пересказать его невозможно, а суть сводилась к тому, что её возлюбленный с благодарностью принимает извинение Великого Воина, и в свою очередь почтительно просит простить его за возможное недостаточное уважение к Старшему. Лигайда также попросила прощения у Ивана Адамовича от своего имени за то, что имела дерзость первой заговорить с мужчиной.

После извинения Ивана Адамовича, сконфузившийся Сергей тоже попросил прощения у Ирката, ещё большей гордостью наполнив сердечко Лигайды. Эту чреду взаимных извинений прервал лукавый всхлип Змея:

— О-Олечка, я сейчас расплачусь и тоже начну у всех просить прощения-ааа. Шарик, Монстрик, простите ехидную змею-ууу-ку за то, что глумился над вашим судьбоносным поеди-иии-нком, представив его обыкновенной дра-ааа-кой. «Уазик», прости, что не всегда следовал твоим мудрым сове-эээ-там. Евочка, Лилиточка, про…

— …замолчи, Змеюша! — рассмеявшись, Ольга оборвала паясничание созданного ею Змея, — ты ведь, в отличие от «Уазика», не железный, и тебя очень даже можно хорошенечко «повоспитывать»! Вот сотворю сейчас розгу, и…

— Прости, королева, я больше не буду! Не надо меня «воспитывать», я — само совершенство! — поспешил игриво покаяться Змей и сразу же перешёл на серьёзный тон: — Олечка, а почему ты так беспокоишься о судьбе Дмитрия? Ведь ему здесь очень неплохо. В раю никому не бывает плохо — в раю всем хорошо.