Леонид Пузин - Приговорённые к совершенству [СИ]

Нет, истинное объединение России — как это следовало из Откровения, бывшего Иннокентию Глебовичу — а не воссоздание олигархо-коммуно-национал-грабительского государства могло начаться только с окраины. С Юга. С Дикого Поля. Могло бы… но… деньги? Как минимум — десять миллиардов долларов!

Посылая его на беспримерный Подвиг, Голос сказал лишь одно: «Засевай это поле маком». Сверху видней, конечно, но полковнику-то Горчакову всё виделось только отсюда, с нашей грешной, изначально несовершенной земли. Виделось: только присваивая себе — что абсолютно нереально! — всю выручку от продажи героина, он сможет в приемлемые сроки (три, максимум четыре года) собрать необходимую сумму. И?

И Иннокентий Глебович решился! Забыв всё, чему его научили ФСБ и вся прежняя жизнь, он надумал открыться шестерым, наиболее, по его мнению, подходящим для затеянного, командирам степных дружин. Рассказать им о Миссии. Увлечь. Обратить в свою веру. Можно сказать и так: пророк в полковнике Горчакове полностью возобладал над чекистом. Пассионарий — над обывателем.

— Господа, — так Иннокентий Глебович обратился на следующий день после юбилея к отобранным им шести ветеранам Дикого Поля, в основном, наиболее крупным пайщикам героиновых заводов, — я попросил вас задержаться, имея в виду вот что…

Далее последовала блестящая, тщательно продуманная полковником Горчаковым речь. О России. О её бедственном положении в настоящее время. О её славном прошлом. О её безоблачном, светлом будущем. О маке и героине. Вообще — о наркотиках и о начавшейся в Европе Великой Наркотической Революции. О бывшем ему, полковнику Горчакову, Откровении. О своей Высокой — невероятно трудной! — Миссии. О выдающейся роли, которая, в случае согласия, достанется им всем не только в деле возрождения России, но и в деле созидания Нового — лучшего! — Мира. О тяжком бремени и ответственности. О доблести, о почестях, о славе.

Иннокентий Глебович говорил так вдохновенно, что шестеро приглашённых им «степняков» во время его речи видели и слышали не холодного, суховатого полковника Горчакова, но пламенного пророка. Мессию. Спасителя не только России, но и всего мира. Иннокентий Глебович говорил так страстно, что, слушая его, невозможно было не уверовать. И все шесть уверовали. Прониклись. Своим высоким предназначением. Своей будущей, немеркнущей в чреде поколений, славой.

Конечно, уже скоро, когда рассеялись чары, наведённые речью Иннокентия Глебовича, в том, что мир спасут маковые плантации, «степняки», по малодушию, усомнились. Да и сияние — будто бы ждущей их! — славы основательно потускнело. Но… возможность возвышения, прежде не грезившаяся ни одному из самозванцев? Ведь если начавшееся здесь, в Диком Поле, объединение России успешно завершится, то все они — Отцы Объединители! — окажутся на самом верху возродившегося государства! Займут ключевые посты в несменяемом кабинете министров! Да перед шаткой властью командира полубандитского отряда, перед хоть и огромными, однако весьма ненадежными доходами от продажи героина, перед славным (да!), но славным несколько сомнительной славой званием «степняка» открывающиеся в случае успеха возможности — всё равно, что гора перед болотной кочкой: высоко, надёжно, солнце — в лице Иннокентия Глебовича — рядом, а докучные комары далеко внизу!

После своей исторической — к сожалению, дословно не воспроизводимой, ибо не существовало ни стенограммы, ни магнитофонной записи — речи полковник Горчаков от высокой поэзии перешёл к деловой прозе: задачи первоочередные и второстепенные, обстоятельства угрожающие и благоприятные, дела обременительные и сравнительно лёгкие — словом, занялся необходимой черновой работой. А начинать, по мнению Иннокентия Глебовича, следовало с присоединения Дикого Поля к конфедерации Югороссии — нежелательного для большинства «степняков», но, если рассчитывать на что-то всерьёз, неизбежного. Затем: Астрахань, Царицын — по возможности всё, включая Самару, Поволжье. А по другую сторону? Воронеж, Белгород, Курск, Липецк, Орёл? Хорошо бы! Однако — Москва… Да, великий спор с ней произойдёт именно из-за этих городов. Особенно — из-за Воронежа. Для Москвы он — ворота на юг. Для Югороссии — наоборот — на север.

Чем больше городов называл Иннокентий Глебович, чем конкретнее обозначал цель, тем сильнее свежезавербованные союзники проникались мыслью, что затея полковника Горчакова может осуществиться в действительности. Короче: если пророк, говоривший устами Иннокентия Глебовича вначале, увлёк «степняков» в заоблачные выси, то заговоривший после него чекист уверенно возвратил их на твёрдую землю. Но возвратил не прежними — видящими каждый только со своей кочки — а окрылёнными высокой мечтой. Поэтому девятнадцатое августа две тысячи переломного года можно безоговорочно считать днём начала движения за воссоединение России. За прорастание на нечестивых останках неправедного государства новой — Святой! — Руси.

За завтраком все, кроме Светы, испытывали некоторое смущение. Особенно — Иван Адамович. Вчера во время дежурства разговорившись с Ольгой, он так увлёкся, до того проникся симпатией к этой одинокой, брошенной мужем женщине, что, забыв о своих шестидесяти годах, сделал ей предложение. И она его приняла. Однако сейчас, меланхолически пережёвывая помидорный ломтик, Иван Адамович старательно отводил глаза от Светы: в затеявшейся между ними с самого начала знакомства шутливой пикировке эта остроязыкая озорница получила неоспоримое преимущество. Как же! Седеющий (чего уж, почти седой!), очень немолодой (ещё снисходительно!) майор позарился на тридцатишестилетнюю (годящуюся ему в дочки!) женщину. Да для «невинных» колкостей, сомнительных шуточек, лёгоньких «уеданий» — это же неиссякаемый источник! И прояви Света соответствующее желание, Иван Адамович понимал, ему «не отгрызться». От бойкого язычка озорной девчонки, сдав ей столь крупный козырь, уже не защитишься. Другое дело — захочет ли? Может быть, ей достанет ума и такта не пользоваться не зависящей от майора — время ведь не повернёшь назад! — слабостью?

Свете, кажется, их достало. Во всяком случае, в продолжение завтрака она себе не позволила ни пол-усмешки относительно Ольги и Ивана Адамовича. Напротив, ещё ранним утром искренне поздравив майора, сейчас, за столом, Света старалась превратить их нехитрый походный завтрак в празднование помолвки. Возможно — конечно, в тайне! — имея в виду не только Ольгу с Иваном Адамовичем, но и что-то своё, заветное.