Леонид Пузин - Приговорённые к совершенству [СИ]

Бунт ущемлённого свободолюбия разрастался, порождая протест в душе: «Не отказаться ли? Эдак вежливо поблагодарив, сказать, что вчера — конечно… какая женщина, будучи в объятьях мужчины, способна ему перечить хоть в чём-то? Увы, объятья остывают, а жизнь… у него, Сергея, свои дела и заботы, у неё — свои. К примеру, через несколько дней начинается новый учебный год, а она, как-никак — учительница… любящая свою работу… и школу… в которой когда-то училась сама. И хоть, конечно, можно недели на две взять отпуск за свой счёт — по нынешним временам классы чуть ли не до середины октября более чем на половину пустуют — ей бы этого не хотелось. Ведь она только летом озорная легкомысленная девчонка, а так-то — ого! — очень даже серьёзная и строгая преподавательница… пример, можно сказать, ответственного и дисциплинированного отношения к делу — уф! — Света едва не рассмеялась от этой, произнесённой в уме, тирады: — Интересно, насколько бы у Сергея вытянулось лицо, доведись ему скушать этот, упакованный в серебряную обёртку, вздор?»

Время близилось к полудню, а ничего определённого в Светиной голове не складывалось: борение страсти и свободолюбия шло с переменным успехом — победа не давалась ни той, ни другой стороне. То Свете казалось, что она гордо откажется от предложенной Сергеем — такой желанной! — поездки, то — напротив! — всё бросив, последует за ним хоть на край света. Не требуя с его стороны никаких — даже не высказанных! — обещаний. Лишь бы быть подле него. Рабыней? Да! Если без этого нельзя — то и рабыней! Но ведь она же теперь не давняя, ослепшая от любви, девчонка, а взрослая свободная женщина? Личность — чёрт побери!

Неизвестно, сколько бы продолжались эти, во многом надуманные, но всё равно достаточно болезненные терзания — скорее всего, до возвращения Сергея — если бы Олег не позвал Свету обедать.

«А что, если отсюда? От оконца библиотеки до входа в штабную палатку полковника метров сто пятьдесят — расстояние подходящее. Сразу за библиотекой — ровные ряды палаток военного городка: те несколько секунд, которые понадобятся, чтобы понять, откуда был произведён выстрел, дают возможность затеряться среди них. А там — растерянность, суматоха, безвластие — появляются кое-какие шансы на спасение! Валечка?.. Ничего не поделаешь — придётся ликвидировать…»

Приняв решение, Маркиз достал «Маузер», прошёл за ширму и прицелился в лежащую на раскладушке женщину:

— Если хочешь жить, делай, что я скажу.

— Юрочка — миленький — всё! Только не убивай! Бери, что хочешь. Хоть деньги, хоть героин. А хочешь — разденусь. Я только с лица — не очень, а тело у меня знаешь какое? И грудь, и живот, и всё! Как у девчонки!

— Тише, ты! Молчи и слушай. Встань, только медленно… так… подойди к аптечке… там у тебя морфий — я знаю… достань пузырёк… покажи… правильно… накапай в стакан… больше, больше — тройную дозу… ну-ка?.. добавь ещё — баба ты крупная… от этого не умрёшь — не бойся… выпей… кому сказал! Не отворачивайся! До дна! Да не кашляй — запей! Так… теперь ложись… да не раздевайся — нужна ты мне! Завтра скажешь, что ничего не видела. Что голова разболелась — или ещё чего. Придумаешь. Вот поэтому и приняла с утра морфий. А обо мне — ни слова! Из-под земли достану!

Засыпая, Валентина пробормотала: — Юрочка, я — что хочешь… Ой, какой ты сердитый… Не надо, миленький, я… я…

Дождавшись, когда женщиной окончательно овладеет глубокий наркотический сон, Меньшиков вернулся к столику у оконца, положив «Маузер» в сумку так, чтобы его можно было достать одним движением — решено: стрелять в Горчакова он будет отсюда! Затем, убегая, пулю в Валечку — просыпаться ей совершенно незачем. А там… как карты лягут! Вдруг да к десятке — туз?

Время тянулось медленно — чего прежде никогда не случалось. Маркиз, как профессионал, в своих прежних засадах вообще не замечал течения времени — часы, минуты, секунды являлись для него только метками, по которым следовало ориентироваться: сейчас, например, цель выезжает из дома, сейчас она в банке, сейчас в казино, сейчас возвращается. Сегодня всё было по-другому: минуты для Меньшикова ползли, словно для мальчика, ожидающего возлюбленную на первом в жизни свидании.

«Ну, когда же, когда?! Покажется аккуратно подстриженная полковничья голова? Из-за услужливым раздвинутого вестовым полога штабной палатки?»

(Маркиз не мог знать, что, сделавшись мстителем, он перестал быть профессионалом. И — более: его подсознание хочет не столько смерти полковника Горчакова, сколько собственной гибели. Ибо, расстреляв в Рыбинске главаря местных торговцев наркотиками, он дошёл до конца предназначенного ему пути — дальнейшее движение было уже так, по инерции. Но и это ещё не всё: сегодняшним утром казнив подсолнух, Юрий Меньшиков в его образе символически казнил вовсе не полковника Горчакова — себя. Разумеется — в подсознании: на глубине совершенно недоступной для аналитического взгляда.)

Минуты ползли невозможно медленно, совещание у Иннокентия Глебовича затягивалось до бесконечности — Маркиз начал нервничать: ещё полчаса — и он не снайпер! Ревнивый муж из какой-нибудь старинной мелодрамы — засевший с прадедовским пистолем на пути возвращения соблазнившего его жену мерзавца! Ревнивый, трусливый муж — храбрый встретил бы обидчика со шпагой в руке! — который почти наверняка промахнётся и убежит, как заяц.

Часовая стрелка на тикающем на тумбочке допотопном будильнике приближалась к двум часам пополудни.

Совещание у Горчакова, к удовольствию Сергея, заканчивалось значительно раньше предполагавшегося им срока.

«Хоть в этом-то Батька молодец, не любит толочь воду в ступе, — вспоминая убийственно длинные и абсолютно никому не нужные словопрения в кабинетах подавляющего большинства вполне ничтожных руководителей, радовался лейтенант: — Зайти в госпиталь, узнать там, как Ольга, проститься с Иваном Адамовичем — и в путь! Домой! К чертям по налимьи скользкого интригана-полковника! Вот-вот — к чертям! Пусть они (черти) разбираются и с Батькой, и с Плешаковым, и с Сивоконем, и всеми прочими «зубрами»! А он доложит Губернатору — и баста! К морю. На две недели, Под Таганрог. Со Светой. Вчера она согласилась… И сегодня, надо надеяться, не передумает… Хотя…»

Неопределённость их отношений раздражала Сергея. Тем более — что виноват в этой неопределённости был только он. Света замуж пошла бы не раздумывая ни полсекунды! А он… как же, «честная» девушка, прежде чем уступить, должна как следует покочевряжиться, «подинамить» — укоренившийся мужской предрассудок! Вот и получается, что замуж в первую очередь выходят холодные расчетливые «щучки»! И ведь — хоть плачь, хоть смейся! — все это знают и, тем не менее, восемьдесят процентов мужчин оказываются уловленными ловкими, беспринципными хищницами. Ладно бы — в первый раз! Так ведь нет — и во второй, и в третий! Подсознательно, стало быть, что?.. мужики настроены на бесконечные самообманы?.. взять хотя бы его самого — ведь однажды уже попадался — и?.. ничему, выходит, не научился?.. Света… такая искренняя, нерасчётливая — такая не хищница! — влюбившись в него, не стала противиться чувственному влечению, а он? Опасается, осторожничает… притом, что сам в неё влюблён, как мальчишка! Но… какой-то дурацкий заколдованный круг! Если женщина нарушает правила жульнической игры, значит она — «нечестная»! А если «честно» играет по жульническим правилам, то… образец добродетели?