Леонид Пузин - Приговорённые к совершенству [СИ]

«Этого только не хватало! Да что они, черти, делают?! Не задерживают, а травят! Да даже если он ошибается и Маркиз не сошёл с ума — то затравленный-то? Загнанный зверь — и то? А вооружённый снайпер?»

Наверно, с минуту Сергей постоял на месте, пытаясь сообразить, стоит ему или не стоит вмешиваться? Не он, в конце концов, затеял эту идиотскую охоту — и из-за чужой вопиющей глупости лезть под пули затравленного стрелка?

Пока Голышев колебался, думая то так, то эдак, шум погони сместился в сторону жилища Ивана Андреевича — страшное подозрение заставило лейтенанта, мигом забывшего всяческие расчёты, броситься на защиту близких ему людей.

На площади перед палаткой майора Сергей очутился в самый драматический момент: удерживающий Свету Маркиз целился из-за неё, как из-за щита, в попрятавшихся за грузовиком и двумя «джипами» преследователей. Всё решали мгновения — причём, шестое чувство подсказывало лейтенанту, главную опасность для Светы представлял не Маркиз, а затравившие его спецназовцы. Сейчас, через одну, две секунды, у кого-нибудь из преследователей обязательно сдадут нервы, и автоматная очередь превратит его возлюбленную — юную! солнечную! живую! — в остывающий в луже крови труп!

— Не стрелять! — властно скомандовал Сергей, выходя на середину площади, так, чтобы оказаться между Меньшиковым и бойцами спецназа. — Маркиз, если ты отпустишь Светлану, то, от имени ростовского Губернатора, гарантирую жизнь. В заложники можешь взять меня — видишь, я без оружия.

Сергей стоял вполоборота, одновременно держа в поле зрения и Меньшикова со Светой, и укрывшихся за автомобилем преследователей. После его слов по виду ничего не изменилось: по-прежнему напряжённые позы автоматчиков, перекошенное ужасом лицо Светланы и абсолютно пустые глаза Маркиза.

«Безумен, совсем безумен! — лихорадочно пронеслось в Голышевской голове, — Господи, что же делать?! Как разговаривать с сумасшедшим? А эти? — мысли Сергея метнулись к спецназовцам, — тоже ведь по-своему безумны!»

Над площадью висела гнетущая тишина — кто первый? Маркиз — или его преследователи?

В эти мучительные мгновения от полного отчаяния Сергея удерживало только одно, подаренное, вероятно, вечностью, соображение: «Он находится как раз на линии огня, и кто бы первым ни открыл пальбу, пули попадут сначала в него — смерти возлюбленной он не увидит».

И, как ни странно, но это, противоречащее всему земному, соображение вселило мало-помалу уверенность в благополучный исход. Сергей вдруг понял, что Меньшиков ни в кого не выстрелит: ни в Свету, ни в спецназовцев, ни в него. И, произнеся совершенно буднично, — мужики, спокойно, он не опасен, — Голышев медленно подошёл к Маркизу, взял «Маузер» из его безвольно разжавшейся кисти и, лёгким движением отстранив безумца от Светы, обнял свою, бурно разрыдавшуюся, возлюбленную. Всё, слава Богу, закончилось наилучшим образом.

В Ростов, разумеется, в этот день не выехали: после случившегося потрясения Света пришла в себя только к ночи — но и кроме: хоть ранение Иннокентия Глебовича было пустячным, вежливость всё равно требовала задержаться. А на следующий день выздоровела Ольга. Вернее, выздоровела она накануне, как раз тогда, когда Сергей, ведомый отчаянием и любовью, вышел на площадь, став между спецназовцами и Светой. Однако, обретя после ментального соприкосновения с ноосферой F8 способность понимать мысли и чувства других людей, Ольга решила на ближайшую ночь задержаться в госпитале — после разыгравшейся драмы Свете с Сергеем уединение этой ночью было совершенно необходимо. Иван Адамович, прочитав Ольгины мысли — а какая-то небольшая часть её удивительных способностей передалась майору — согласился со своей суженой.

На утро Сергея и особенно Свету, уже вполне пришедшую в себя, поразила какая-то нездешняя одухотворённость лиц Ольги и Ивана Адамовича — будто бы не лица, а просветлённые лики! Казалось, что они знают нечто особенное — высшее! — неведомое всем остальным. И ещё: друг с другом соединены настолько, что никакие земные обряды им не нужны — о венчании ни полслова. Света, разумеется, не стала мириться с такой вопиющей индифферентностью относительно дорогих её сердцу условностей и потребовала, чтобы всё было «как у людей»: поп, кольца, фата, свидетели.

В Ростов выехали на следующий день после свадьбы: Света на переднем сидении, рядом с Сергеем, на заднем — новобрачные, приглашённые Голышевым провести медовый месяц у моря. «Уазик», с которым его пассажиры почти породнились за время недолгих странствий по одинаково щедро родящим и пшеницу, и мак степям, стремительно катил к переправе на Усть-Донецк: чтобы познакомиться со Светиными родителями путешественникам требовалось сделать изрядный крюк.

Неслышно работал двигатель, убаюкивающе покачивали рессоры, уютно поскрипывал старенький кузов — Света, откинувшись на спинку сиденья и полуприкрыв глаза, грезила о будущей, совместной с Сергеем жизни. Неважно, что формального предложения он ей ещё не сделал — теперь, спасённая им от верной смерти, Света знала: всё устроится наилучшим образом.

На встречу Нового 20хх года Света ждала дорогих гостей: Олю и Ивана Адамовича. А также — ребёнка. Нет, ребёнка, конечно, она ждала значительно позже — в конце мая, начале июня, — но в этом ведь, через двенадцать часов грядущем, 20хх году. И, стало быть…

— Светлана Владимировна, — от приятно волнующих размышлений о будущем мальчике (или — девочке?) Свету отвлёк напевный голос домработницы Ниночки, — я всё-таки думаю, этого осетра надо приготовить целиком — на пару. А бульон для заливного сварить отдельно. Из окуней — Василий всю ночь рыбалил, сегодня с утра принёс — белужьей головы и можно ещё сулу добавить. Чтобы — покрепче. Чтобы желатину почти не класть.

— Этого? — отвлечённая от своих мыслей Света не сразу смогла переключиться на хозяйственные заботы: — Да в нём же больше десяти килограмм! И как ты его, Ниночка, собираешься варить? Да ещё — на пару?

(Нина Юрьевна была на девять лет старше Светы, но обращалась к ней, как к хозяйке, всегда по имени-отчеству. Света, напротив, сразу же переняв от Сергея ласкательно-уменьшительное «Ниночка», Ниной Юрьевной называла домработницу только, когда всерьёз на неё сердилась. А поскольку за четыре месяца их знакомства такое случилось всего два раза, то нельзя быть уверенным, что Ниночкино отчество она помнила твёрдо — во всяком случае, до такой степени, чтобы, не задумываясь, произнести его. Вообще-то… при желании… ревнуя к прошлому Сергея… а возможно — не только к прошлому… но и у Сергея, и у обеих женщин, слава Богу, ума хватило… у мужа и домработницы — не давать ни малейшего повода думать, будто в прошлом их связывало нечто большее, чем отношения хозяина и прислуги… у Светы — снисходя к мужским слабостям — это самое прошлое не ворошить…)