Вальдемар Лысяк - MW-12-13

"Где бы ты ни была, что бы ни случилось,

Будет место в книжках и место за столом…"

Будут (так я тогда думал, обманывая тебя) тысячи мест, которых Она коснется ногой и всм телом, ты­сячи людей, с которыми столкнется, тысячи мужчин с чужими именами, которых она полюбит; тысячи закатов и рассветов, и пляжей с бабьим летом, пальм и развратных комнат, а вот тебя там не будет, и с этим ничего не доделаешь! Это же сколько крыльев нужно иметь – так я думал – чтобы сделаться ангелом и сатаной, соколом и летучей мышью, Летучим Голландцем и Синдбадом Мореходом на волшебном деревянном коне, чтобы до­браться в каждое из таких мест и стать шпионом всей ее жизни? Я знал, что этого ты сделать не можешь, не поднимешься над Землей, не охватишь ее одним-единственным взглядом и не усмиришь, чтобы подчинить ис­ключительно своей воле.

Более всего меня беспокоило то, что в отчаянии твоем до сих пор жила надежда, тот самый гадкий пара­зит, что является матерью всех придурков твоего покроя. Все их прихоти трогательно безнадежны. Ключ журавлей режет небо над двориком, по которому топчется печальный петух. Он поднимает головку, видит гро­мадный, вибрирующий треугольник длинноклювых и вдруг начинает бить крыльями, совершенно не обращая внимания на зерно и червяков – он сам хочет быть журавлем!

Но не будет. Он пленник, которым сделала его жизнь. Он тот самый чернокожий раб Барк, пастух, кото­рого описал Сент-Экзюпери. Как-то раз к нему пристали арабы и сказали:

- Пошли с нами на юг за скотом.

Он отправился с ними, когда же через три дня они очутились в ущелье, на самой границе мятежных территорий, арабы просто-напросто положили ему руку на плече, назвали Барком и продали. Именно точно так же говорит и жизнь:

- Иди за мной.

Ты идешь, а она в какой-то день просто так ложит тебе руку на плечо, называет тебя Ромео и продает в рабство. Так ты утратил власть над самим собой. Целыми столетиями ты лежал, свернувшись в клубок, со своими навыками и давящими ритуалами будничности; ты построил себе свою крепость, словно термит забар­рикадировавшись в своем термитнике. Тебя нельзя было раздавить никаким танком. Но крепость эта распалась под влиянием нескольких слов, какой-то улыбки, прикосновения пальцев, и вот ты сделался будто улитка, у которой раздавили ее домик.

Именно так и выступал перед тобой, а может и как-то иначе, во всяком случае – я пытался много гово­рить, убалтывать, рассказывать, поглощать твои поглупевшие глаза, чтобы те перестали мечтать о бегстве в стиле хемингуэевского лейтенанта Генри, который "прощается с оружием", прыгая в холодную реку Талья­менто. Я не знал усталости и кричал тебе:

- Ну ладно – ты сошел с ума. Но ведь нужно было стать безумцем до конца, нужно было превратиться в молодого варвара, которого привлекла новая игрушка, и украсть ее, не обращая на то, что при этом делаешь больно другим. А ты этого не сделал, отказался. Сопливое благородство без оваций! Уж если желаешь похо­дить на мужчину, то следует стараться быть похожим на свинью, но не на осла, придурок! Запомни это и не думай о смерти. От любви так просто не умирают, и вообще умирать не легко! Это всего лишь болезнь, из ко­торой человек обязан выкарабкаться без посторонней помощи, потому что ничто так не помогает больному ор­ганизму, как его собственная способность к выживанию. Поэтому, не ожидай от меня лекарства, помоги себе сам!

Это было моей новой идеей, свежим удобрением для моего уже перестающего плодоносить воображе­ния; еще одной хитростью, следующим мешком со словами, которые я произносил тоном мудрейшего из учи­телей.

- Верь мне, - говорил я, - это самый лучший метод. Отставь рюмку, сейчас я расскажу случай из собствен­ной жизни; я умирал на самом деле и знаю, как это – умирать… Было это в Италии. Вместе с прияте­лями из римского университета я купался на побережье в Амальфи. При этом я выплыл в море очень далеко, мне хотелось догнать дружка, корейца из Сеула, Бьюонг-Мо Кима, и я сразу же перешел на резкий кроль. И тут, совершенно неожиданно, будто гром с ясного неба, судорога в обеих ногах. Боль сумасшедшая. Я был совер­шенно зеленым новичком, не знал, что кармашки на плавках предназначены не для часов или кошельков, а для футляра, в котором следует хранить шпильку или иглу, чтобы кольнуть пораженные судорогой мышцы. Я не знал, что следует плыть с помощью одних только рук до самого берега. Левой я удерживался на поверхности, а правой ритмично массировал рвущиеся от боли икры. Растирал я их сильно, и продолжалось это весьма долго. Так я потратил все свои силы, руки сделались совершенно деревянными, и я в первый раз спустился под воду. Когда меня выбросило на поверхность, я вытянул одну руку вверх и заорал так громко, как только мог:

- Kim, help mi!!!

Потом я снова погрузился в воду, и снова меня выбросило. Я завопил, раздирая глотку:

- Kim, help miiii!!!

И тут я увидал его лицо, в десятке метров от себя. Он смеялся, великолепно смеялся. У корейцев очень белые зубы. Продолжалось это какую-то долю секунды, но мне хватило, чтобы я понял. Он знал, что я хорошо плаваю, и в его усмешке было следующее: о нет, Валди, тебе эта шуточка не удастся! Понял, что он подумал, будто я дурачусь, и тут же до меня дошло, что у меня нет ни малейшего шанса. В третий раз я пошел под воду, и хорошо помню ту мысль, которая звучит так искусственно, когда ее повторяешь или же переносишь на бу­магу, удивительно спокойную, никого не обманывая, можно сказать – деловую ; прекрасно помню свое проща­ние:

- Хана, Лысяк, можешь попрощаться с жизнью.

Именно так. А потом я уже был только животным. Столько раз я читал, что когда умираешь, то перед глазами проходит вся жизнь. Неправда! Ты словно зверь, который отчаянно размахивает лапами и желает только одного: жить!!! Я потерял сознание. Каким-то чудом меня снова вынесло на поверхность, и я пришел в себя. Рядом был Ким, он держал мои пальцы в своей руке, придерживая на поверхности. Я срыгнул воду и про­хрипел, словно готовый утопленник:

- Ким, помоги мне доплыть до берега!

- Плыви сам, - крикнул он мне в ответ.

- Не могу, судорога в обеих ногах, не справлюсь… У меня нет сил, Ким…

- Ты должен, плыви сам!

- Не могу…

- Тогда тони. Или иди на дно, или плыви! Я не стану тебя тянуть, плыви сам! Ну, давай, сукин сын, или же тони!

И он начал кричать. Он обзывал меня самыми гадкими словами, которые только знал по-английски. А после этого вырвал свою руку и оставил меня одного.

Я же с помощью одних рук добрался до берега, только с помощью рук!..

После всего этого Ким рассказал мне, как его на военной службе учили спасать людей. У них была инст­рукторша, американка, которая – когда показывала ему, как транспортируют утопающего, а он "ралди смеха" схватил ее за грудь (в этом весь Ким) – дала ему по морде. Это она, та самая незнакомая женщина, спасла мне жизнь. Именно она научила Кима, что в этом деле главными являются две вещи. Если видишь, что человек в воде зовет на помощь, подплыви, даже если и уверен, что он просто шутит. Если он дурачится, мо­жешь дать ему по роже – но вначале подплыви. И второе, самое важное: постарайся заставить тонущего, чтобы он помог себе сам, и только лишь тогда, если это ему никак не удается, только лишь в этом случае тащи к бе­регу.