Вальдемар Лысяк - MW-12-13

- Это ты у конца пути, - сказал Врач. – Эта девушка – посланный Богом ангел, чтобы утешить тебя в страдании. А страдаешь ты, потому что не можешь вспомнить ту женщину, ты не помнишь ни ее лица, ни имени, ничего! Свеча, которую ты зажег, потому что электростанция отключила свет, напомнила тебе ту самую свечу, и ничего более. Вот твоя правда. Я говорил тебе – ты будешь излечен! Тебя вылечит время, эта всепожи­рающая свинья, и ты станешь калекой. Ибо излечение, о котором ты сегодня мечтаешь, и будет твоим увечьем.

У тебя зашумело в голове, и в мыслях пробежало далекое эхо строф Пушкина: "и я забыл твой голос нежный, твои небесные черты…". Врач же закончил:

- Тебя же ограбят от памяти и от всех волнений. Сейчас ты уже знаешь об этом, но даже зная это, уже ничего не изменишь и не задержишь в себе, все это сгорит, словно эта вот свеча, и исчезнет. Ты обречен!

Он поглядел тебе в лицо, ты же с ненавистью посмотрел в его лицо.

- Или к черту!… - процедил ты сквозь зубы и развернулся на месте.

По склону ты спускался будто лунатик. Наступала ночь. Пляж опустел и теперь блестел серебристыми рикошетами лунного сияния. Запоздавшие прохожие спешили по бульвару в собственные дома. Тебе казалось, что у них нет тел, и что по улицам прогуливаются пустые внутри костюмы, словно в "Человеке-невидимке". На самом краю помоста сидел, съежившись, дикарь Того.

Море было гладким, будто человеческая щека. Издалека донесся хриплый голос сирены корабля, плыву­щего еще без сожранных временем навигационных огней. Ты решил, а точнее, постановила твоя нена­висть, что сделаешь все наперекор, на злость Врачу и докажешь, что он ошибся. У тебя не возникло и мысли, что, возможно, он напоил тебя эти упрямством именно для этого (каким же великим гением был этот человек, если так просто ему удалось этого достичь!). Ты пытался заставить свою память дать клятву, что она не сворует имеющегося у тебя сокровища. Ты и сам клялся… Друг мой, присяга – это всего лишь напыщенность, ничего более. Но ты об этом не знал. Ты запрограммировал перфорированную ленту для тех ячеек своего мозга, в ко­торых проживает прошлое, оживляемое импульсами, идущими по проводам, соединяющим память с сердцем. Каждое отверстие этой ленты содержала один сигнал, звучащий словно орган. Там была свеча в темной ком­нате. Монументальный парк под снегом. Вымерший после полуночи город. Прогулка. Несколько странных ка­мушков. Какая-то пластинка. Письмо, написанное на клочке бумаги. И та девушка со светлыми волосами со старинного медальона в Ла Рошели, которую обнаружил наяву будто самый прекрасный сон. Когда ты в самый последний раз прощался с ней, она сказала:

- Мне так печально.

Ты же прижал ее руку к своим губам.

Потом ты повернулся, и тебе хотелось выть – выть так громко, чтобы это услыхал сам Господь Бог, и чтобы за ту любовь, которую ты не мог задержать в ладонях, не пробовал дарить тебе всего, что ты сделал и сделаешь, потому что все равно было бы мало!

С того времени прошли года. Друг мой, каким путем ты идешь теперь по этому миру, в котором столь часто дорогу выбирают двери, а не человек? Сохранил ли ты все еще память о Ней? Если ты сам не заставляешь себя делать это, то совершаешь громадную ошибку. Не нужно спасать воспоминания – единственная обязан­ность человека заключается в спасении собственных мечтаний. Разве что воспоминания и мечты – это одно и то же.

Если ты из тех, кто любил всего лишь раз, то тебе почти нечего и сказать. Но если эта любовь была истин­ной, тогда все другие обязаны в твоем присутствии молчать.

Тадеуш Боровский "Прощание с Марией"

Аллюзия к Марии (Марысе) Валевской, любовнице Наполеона – прим. перевод.

Этот диалог является свободным пересказом сцены из рассказа Корнеля Макушиньского «О благородной деве и коне» – прим. Автора.

Дилан Томас "Той правды стороны"