Геннадий Дмитриев - Настоящая работа смелых мужчин

Но я ошибся, все только начиналось. Когда страсти улеглись, меня заставили писать длинные объяснения произошедшего. Откуда-то взялся старший следователь военной прокуратуры, в звании майора и начал с обвинений в мой адрес:

— Вы грубо нарушили Наставление по производству полетов с данного аэродрома. Вы не имели права заходить обратным курсом. Вы должны были набрать высоту, и заходить по схеме. Вы не выполнили указания руководителя полетов.

— Если бы я выполнял заход по схеме, то Вы бы сейчас не беседовали со мной. Максимум, что Вы могли бы сделать, так это положить цветочки на мою могилу, и на могилы тех, остальных членов экипажа и пассажиров. Я принял единственно правильное решение в данной ситуации, и спас самолет и людей!

— Что было бы в том случае, если б Вы выполнили все требования — не нам судить. Думаете, победителей не судят? Нет, судят! И я не беседую с Вами, а веду допрос. А это разные вещи.

Затем последовали вопросы, на которые я не мог дать ответ. Почему в моей медицинской книжке нет записи об окончании курса лечения? Почему нет выписки из заключения медицинской комиссии о пригодности к летной работе? Кто и почему дал мне право командовать воздушным судном после значительного перерыва в летной практике, без ввода на должность командира? Ответить на эти вопросы я не мог, а подполковника, который обещал взять всю ответственность на себя, рядом не было.

«Странно, — подумал я, — когда я не смог справиться с ситуацией, когда погибли люди, меня ни в чем не обвиняли, мои действии были признаны правильными. А сейчас, когда все окончилось благополучно, меня обвиняют во всех грехах. Нет, под суд меня отдать не могут. Я сумел предотвратить катастрофу. Но те нарушения, на которые я вынужден был пойти, не могут сойти безнаказанно. Какое же последует наказание? Понижение в должности, снижение в звании? Но дело в том, что той войсковой части, из которой я был направлен в госпиталь, а потом в эту клинику, уже не существует. Как не существует уже и военно-транспортной авиации, и той армии, и того государства которому я давал присягу. Для того чтобы лишить меня воинского звания, его сначала нужно мне присвоить, а для того, чтобы понизить в должности, на эту должность меня нужно сперва назначить». Абсурдность ситуации рассмешила меня.

— Чему Вы улыбаетесь? — спросил следователь.

— Скажите, майор, — спросил я, — не знаю уж как Вас назвать: товарищем или господином, кого Вы представляете?

— Я представляю военную прокуратуру!

— А какой армии, и какого государства?

— Что это значит?! Я представляю армию независимого государства Украина! Вы пилотировали украинский самолет, и отвечаете перед законом Украины за свои действия!

— Но я не служу в украинской армии! Я не давал присягу украинскому народу и правительству этой страны, и никогда этой присяги не дам! Офицер дает присягу один раз в жизни. Я даже не гражданин Украины! Я гражданин Советского Союза, офицер Советской армии. По каким законам Вы собираетесь меня судить?

— По законам Украины. И не иронизируйте. Советского Союза не существует, не существует и Советской Армии. Вы просто лицо без гражданства, и по законам Украины Вас могут обвинить в попытке угона самолета, так как никто Вас на должность командира Ил-76-го не назначал. А это уже куда существенней, чем обвинение в нарушении Наставления по производству полетов. Вам грозит длительный срок тюремного заключения.

— Вот это да! Никогда бы не подумал, что так может все обернуться!

— А зря. Никогда не лишне подумать о том, к чему могут привести Ваши необдуманные действия.

— А мне некогда было думать о последствии своих действий, я думал, как посадить самолет, как спасти людей!

— Я имею ввиду не то. Думать надо было тогда, когда Вы принимали командование этим воздушным судном. Ведь Вас никто не мог принудить сесть за штурвал. Вам предложили, а решение принимали Вы сами. Вы ведь прекрасно понимали, какие вопросы Вам будут задавать в случае возникновения нештатной ситуации. Вы же не новичок в авиации, все Вы знали, и все же согласились взять на себя такую ответственность. А раз взяли, так отвечайте. И не важно, какое теперь государство, и какая армия. В любом государстве, в любой армии одинаковые законы, и Вы это понимаете не хуже меня.

Я понял, что влип. Едва вырвавшись из сумасшедшего дома, я уже стоял на пороге тюрьмы. Я понимал, что майор не шутит. И никакой доктор Вагнер уже не спасет меня. Вряд ли ему нужны проблемы с властями. Тогда зачем ему нужен был этот полет? Или он не предвидел такой вариант развития ситуации? Нет, не может быть. Он должен был и это предвидеть. Тогда зачем? Что толку тратить деньги и время на мою подготовку, чтобы потом сгноить в тюрьме? А может быть все же тюрьма лучше, чем сумасшедший дом? Тогда, когда произошла катастрофа, хоть меня и ни в чем не обвиняли, я был готов ко всему. Но не теперь!

Следствие закончилось также неожиданно, как и началось. Мне никто ничего не объяснял. Просто вернули все документы, и сказали, что я могу возвращаться в клинику для завершения лечения.

На свой аэродром я вернулся на другом самолете, в качестве пассажира, вместе с ранеными и сопровождающим их доктором Архангельским. В городе, где был расположен этот аэродром и эта клиника, была неплохая больница, куда и определили пострадавших от землетрясения. На аэродроме меня встретил подполковник.

И тут я вспомнил о нашем авантюрном плане, разработанном за бутылкой самодельной настойки в салоне автомобиля — полевом кабинете доктора Архангельского. События, происшедшие после этого, затуманили и вытеснили из памяти тот разговор, не было и времени вернуться к нему, и вновь, на трезвую голову обсудить все, оценить и взвесить. И вот, теперь подполковник возник перед нами, в памяти вновь всплыл тот разговор, но не было уже возможности обсудить его, и решить, что же мы все-таки будем делать? Как поступить? Я посмотрел вопросительным взглядом на доктора, и он незаметно кивнул мне, он понял мой взгляд, несомненно, понял. Но понял и я, какую немыслимую авантюру задумали мы тогда, и решил, что постараюсь не дать доктору возможности выполнить задуманное.

— Ну, здравствуйте, Сергей Николаевич! Искренне рад за Вас! Везет же Вам на нештатные ситуации! Но, слава Богу, все обошлось! — подполковник радостно протянул ко мне руки, намереваясь заключить меня в объятия, но осекся, наткнувшись на мой взгляд.

— Здравствуйте, — хмуро ответил я, — вот, знакомьтесь — доктор Архангельский Станислав Викторович, мой спаситель. Однажды он уже вытащил меня с того света. А Вы, с Вашей чертовой техникой, чуть было опять меня туда не отправили!

— Ну, ничего, все же обошлось! Пришлось, конечно, Вам пережить стресс, но, слава Богу, все живы.