Илья Хоменко - Поднебесник

— Где я?

— В Центре восстановления жизни, в 2501 году.

— Поразительно! А что еще можно сказать? Сидеть, кутаясь в махровый халат, прихлебывать горячий кофе через полтысячи лет после собственной смерти.

— Вам, вероятно, понадобится какое-то время, чтобы приспособиться к новым условиям. Мы, конечно, поможем вам — этот процесс пройдет быстро и незаметно.

Собеседник профессора очень молод. Или здесь все так выглядят?

— Скажите, вы летаете к звездам?

— Мы свободно перемещаемся в пространстве и во времени. Наука совершила качественный скачок. Люди поняли многое из того, о чем понятия не имели раньше.

— И вопрос бессмертия…

— Фактически решен. Со всеми вытекающими из него этическими, экономическими, экологическими проблемами. Скоро мы начнем восстановление жизни в массовом масштабе. А пока мой отдел занимается гениями. Вы, кстати, седьмой по счету, профессор. В соседнем блоке приходит в себя Эйнштейн. А следующим будет Шекспир.

Лицо профессора потемнело.

— Но я ведь скромный энтомолог. Фундаментального ничего не открыл, звезд с неба не хватал. Может быть, вы меня с кем-то спутали?

— Ошибка исключена. Сейчас нет ни одного человека, который бы не слышал о вас и вашем методе. Он вошел в науку сравнительно недавно. Ваш главный труд хранился в одной из университетских библиотек, преданный забвению до тех пор, пока все книги не были записаны в электронную память центрального координационного устройства. Я запомнил те времена, — тут угол рта молодого человека непроизвольно дернулся, — когда ваш метод не был внедрен повсеместно. Не каждому дано осознать его масштабы. Профессор, вы не представляете себе, как вы осчастливили человечество!

«Что же? Что же я совершил?» Труды по поведению насекомых — зоопсихология, этология? Не то. Этим занимались и до него. Ученики, он ясно понял это еще в той жизни, шагнули куда дальше его. Поведенческие схемы пчел, муравьев, термитов? Системы дискретного разума? Очень интересно было работать. Но… тоже не то.

«А вдруг они меня… действительно по ошибке? Вместо великого однофамильца?» — от этой мысли спина у профессора становилась липкой и холодной.

И первый визит за пределы центра был нанесен профессором в музей, на вывеске которого значилось его имя. Заботливо собранные вещи. Трубка с прокушенным мундштуком, которую он не удосужился выбросить. Курсовая работа (остатки черновика, в который он когда-то завернул селедку, тщательно разглажены). А вот за прозрачным пластмассовым колпаком прижизненное издание главного труда. Да. Это его книга. Вне всякого сомнения. Одна из ранних монографий. Сиреневая обложка. И выгоревшая надпись «Универсальный способ уничтожения клопов в городской квартире».

Он решил выехать затемно, до того, как проснется лагерь. Конечно, незамеченным отъезд не пройдет. За завтраком его хватятся. Но, по крайней мере, перед дорогой не будет лишних расспросов. С вечера он подготовился: заправил вездеход, подкачал шины. Погрузил в багажник консервы, баллоны с водой. Проверил пистолет и противогаз. Конечно, стоило бы заменить регенерационный патрон. Но ничего, один раз проскочит и так (запасного патрона у него не было, а просить не хотелось).

Ночь прошла бессонно и путано, как и любая ночь перед тяжелой дорогой. На мгновение он проваливался в полудрему (светящаяся стрелка часов за это мгновение перемещалась минут на десять-пятнадцать), а потом долгими часами лежал, рассматривая кромешную темноту и стараясь ни о чем не думать. Потом он и вовсе утратил способность спать. Так, нельзя сказать, чтобы незаметно, пролетело время.

Утро выдалось сырое и свежее. Мотор «рейнджера» завелся с полуоборота. Негромко фыркая, машина выбралась из лабиринта спальных вагончиков и палаток. Проехала мимо наспех поставленного лабораторного модуля и ощетинившегося антеннами бронетранспортера радиосвязи (щедрый дар военных и постоянное напоминание об их участии в экспедиции). Несколько секунд, чертыхаясь вполголоса, он лавировал между цистернами с горючим, будто из-под земли выросшими на дороге (видно, пригнали вчера и поставили, а он не заметил). И, только выбравшись в заросшую мелким кустарником степь, стянул с головы специальные очки, переключил фары с инфракрасного на обычный дальний свет и дал полный газ.

Ветер со свистом огибал лобовое стекло, оставляя на нем неосторожных ночных бабочек, и уносился куда-то назад, в сторону лагеря. Накатанная колея извивалась по-змеиному, летела ему навстречу, исчезая под передними колесами. Раза два пришлось объехать овраги, подошедшие почти к самому краю дороги, но скорости он не сбавил. Потом начались бугры и колдобины, машина забуксовала в мягком песке, пришлось включить передний мост и ехать помедленнее. Он не знал, что в ту же сторону, только километрах в шести южнее, ведет заброшенное асфальтовое шоссе. После гибели отряда разведчиков оно почему-то пользовалось дурной славой. Ходили слухи о секретных неизвлекаемых минах, якобы установленных на нем сразу после эвакуации города (легенда, сочиненная физиками), об энергетических аномалиях, которые не фиксировались приборами (версия военных, выдвинутая физикам в отместку). Он не верил ни тем, ни другим. И верил официальной версии гибели команды дозиметристов от взрыва шаровой молнии. Но искать шоссейную дорогу в темноте ему не хотелось. И вообще было бы довольно неприятно ехать по этой пустой трассе, украшенной по обеим сторонам жутковатыми признаками покинутой хозяевами цивилизации.