Владимир Тюрин-Авинский - На суше и на море - 1980

Но почему тогда помалкивает Джек? Да мало ли почему! Заснул, утомившись после тяжелой вчерашней работы, или утратил кое-какие сторожевые качества. Нет, надо выйти и оценить обстановку.

Первым делом обследовал ближний конец острова, куда можно было подплыть на лодке вниз по течению почти бесшумно. Ничего подозрительного не обнаружив, перенес внимание на протоку. Она лежала в тени Синего утеса и терялась во тьме уже в каких-нибудь тридцати шагах. У меня возникло интуитивное убеждение, что неведомая угроза затаилась именно там, за протокой. Сзади и слева нашу палатку окружало ровное и светлое галечное поле, по его сыпучей и звонкой поверхности бесшумно не сумела бы подобраться и кошка.

Иное дело — тьма за протокой. Но что предпринять до наступления утра? Только бодрствовать и держаться настороже. Куда же все-таки запропастился Джек? Неужели сманили? После жиденькой похлебки из отрубей с картофельной шелухой мог и прельститься жирным куском. Я тихонько свистнул, но безрезультатно. Повторил с тем же успехом. Не удержавшись, вполголоса позвал:

— Джек, Джек, сюда!.. Джек, ко мне!

В ответ где-то за палаткой зашуршала галька и, виновато повиливая хвостом, появился Джек. Сладко потянулся и зевнул во всю пасть. Все ясно: беспробудно спал. Раньше с ним такого конфуза не случалось. Караулил добросовестно. Но что с него взять? За три года утерял навыки сторожа. Он прилег рядом, и я показал ему на протоку:

— Нюхай, нюхай! Слушай, слушай, липовый ты караульщик!

Пес как будто понял, что от него требуется, насторожил уши, всматриваясь во тьму. Но уже через минуту-другую утратил всякий интерес к этому занятию и принялся чесаться да щелкать зубами, ловя докучливых комаров.

Напряженность спала. Уж если Джек ничего не учуял, то, видимо, ничего там и нет. Так, попритчилось. Но какая-то подспудная настороженность не покидала, и я решил покараулить до утра.

…Заалел, разгораясь багрянцем, восток. Прошелестел в тальниках порыв утреннего ветерка. В вышине с криком пролетела стая чаек, и вдруг их крылья полыхнули красным. А через некоторое время зарделись и вершины елей за протокой, потом макушка Синего утеса; рассеялись тени у его подножия, и край солнечного диска поднялся над горизонтом, расцветив реку малиновыми бликами.

При свете солнца недавние тревоги рассеялись, как утренний туман. С легким сердцем пошел будить Веру, не подозревая, что роковое уже свершилось, и мое легкомыслие проторило ему путь…

Мы опять плыли вверх по Томи, как и вчера, придерживаясь левобережья. Когда Басандайский остров затерялся на фоне реки и берегов, справа открылось устье Желтой протоки. Километра два вверх по ней — и плавание завершилось. Дальше лежал путь по суше.

Сибирский обласок универсален. Поставленный на колесики, он превращается в подобие тележки, пригодной для перевозки центнера груза даже по бездорожью. Мы катили обласок лугами. Часто встречались колки, сибирские луговые джунгли, представляющие собой заросли ольхи, боярышника, черемухи, шиповника и еще каких-то цепких кустарников. С обласком на буксире через них не продерешься, поэтому приходилось лавировать меж ними. Запутаться, потерять ориентировку ничего не стоило, тем более что я не бывал здесь три года. Но мы не заплутались, Верина память не подвела.

Но нас ожидало разочарование. Там, где мы привыкли устраивать свой лагерь, уже стояли три большие палатки, а четвертая — маленькая — чуть поодаль. Возле палаток был сооружен стол со скамейками из отесанных жердей. В стороне, у вместительной телеги, паслась сивая лошадь, а невдалеке высились стога сена. Под навесом у озера что-то варила на костре чернявая девушка. Завидя нас, она вытерла руки, подошла и певуче поздоровалась:

— Здра-асте! — и, сунув ладошку, представилась — Дина! — при этом ее блестящие, как маслины, карие глаза так и обстреливали нас любопытными взорами. — Вы заводские, к нам?

— А вы разве заводская? — задал я встречный вопрос.

— Ага, мы сенокосная бригада от авторемонтного завода. А вы откуда будете?

— Ниоткуда, сами по себе. Я недавно из госпиталя, после ранения, а у моей спутницы небольшой отгул. Вот и прибыли сюда порыбачить да поохотиться.

— Очень даже приятно, будем соседями. И мне веселее станет, а то у нас народ подобрался су-урьезный, пожилой. Слова веселого не услышишь.

Мы обосновались шагах в пятистах от лагеря косарей, на тенистой полянке, прилегающей к Медведкину озеру. Формой оно слегка походило на медвежью шкуру, распростертую на земле мордой на восток, хвостом на запад. Отсюда, возможно, и название озера. Впрочем, я слышал и другую версию: в прежние времена по берегам озера росло множество малины, и ею лакомились медведи. Сейчас этих зверей здесь не встретишь, ушли подальше в тайгу.

Длина основного водоема — километра полтора, ширина колеблется от ста до двухсот метров. Берега заросли камышом, осокой, мелководье густо укрыто плавающими водорослями. Озерная вода чиста и прозрачна, но кажется почти черной из-за илистого дна. Глубины довольно велики, редко где длинный шест нащупает дно. Берега поросли ольхой, болотной березой, черемухой и смородиной, а с северной стороны еще и темными болотными елями, придающими озеру мрачноватый вид.

Медведкино — озеро коварное. Перевернешься здесь весной или осенью — можно погибнуть, зато оно щедро одаривает умелого и опытного рыбака. В двух- и трехперстные сети набивается рыбешка весом от ста до трехсот граммов. Компания пестрая: караси, лини, подъязки, сорога, щурята.

Четырехперстные сети многочисленным уловом не балуют, зато добыча куда весомее, вплоть до килограммовых налимов и двухфунтовых карасей. Крупные щуки и сеть порвать могут, оставив на память здоровенную дыру.

…Вечерело. В тишине все чаще и чаще раздавался посвист утиных крыльев, гоготанье и плеск птицы, садящейся на воду. На середине водоема появились россыпи утиных стаек, оттуда доносилось дразнящее покрякивание, но подобраться к ним на обласе не приходилось и думать. Было еще светло, птица не подпустит, снимется и улетит, только зря распугаешь. А стрелять с берега слишком далеко. Но нетерпение одолевало, и мы решили попытать счастья в отногах (как здесь называют озерные заливчики), затененных береговыми зарослями. Вера взяла кормовое весло, а я с ружьем устроился на носу. Давно не держал я своей старенькой, но испытанной «тулки», и как же было приятно снова ощутить в руках ее тяжесть!

Нам повезло. Не проплыли по ближайшей отноге и полсотни метров, как впереди, громко хлопая крыльями, сорвался здоровенный крякаш. Я ударил вдогон, взяв чуть выше птицы, с учетом ее подъема в полете. Судя по тому, как посыпались перья и подбросило крякаша, в него попал самый центр дробового конуса. Выстрел получился метким и хлестким, но я предпочел бы менее кучное попадание: утка, нашпигованная дробью, — кушанье не из приятных.