Владимир Тюрин-Авинский - На суше и на море - 1980

Конец рассказа сопровождался плутовской улыбкой Швейцера.

— Так же относились ко мне и отцы церкви. Поселок миссионеров в Ламбарене, куда я намеревался отправиться, подчинялся парижскому миссионерскому обществу, и я мог там остановиться, только если бы выдержал экзамен по закону божьему.

И Швейцер — в то время уже автор нескольких книг по теологии — отказался сдавать экзамен и уехал. Он знал, чего хочет. Он видел перед собой задумчивый взгляд африканца, скульптурное изображение которого было на пьедестале памятника адмиралу Бруату, выполненному Бертольди. Это лицо словно вобрало в себя все страдания целого поколения африканцев. О помощи ближнему, которая обогащает жизнь человека, Швейцер писал: «Каждый, имеющий свободу выбора в вопросе службы, должен сознавать, что он переживает самые прекрасные минуты. Многие бы хотели оказаться на его месте, но мешают разные препятствия. А помощь и Добро доставляют человеку изумительное счастье».

Дети составляют половину обитателей ламбаренской больницы. Главным образом это дети африканцев. В одно из моих посещений Ламбарене я обратил внимание на маленькую девочку, белое платьице которой резко контрастировало с темным цветом кожи. Ей было всего два года, но я встречал ее повсюду: в амбулатории и на ступеньках между домами. Быстрыми глазенками наблюдала она за всем, что происходило вокруг. Звали ее Сьюзи.

Ее любили все, и каждый чем-нибудь угощал. Я видел ее несколько раз на коленях у доктора Фридмана во время приема пациентов.

— Это дитя нашей больницы, — сказал он мне. — Отца убило упавшим деревом еще до ее рождения. А мать умерла здесь при родах. Зузаика живет у нас. Когда она подрастет, мы отправим ее учиться. Может, она станет еще одной медсестрой в здешней больнице…

Постоянно жил в больнице и двенадцатилетний Эли, интеллигентный и улыбчивый мальчик. Он появлялся там, где нужна была его помощь. Часто помогал в амбулатории. Но охотнее всего он проводил время на реке. Его лодка была привязана у берега, и управлял он ею мастерски. Он плыл стоя, как на водных лыжах. Его ноги пружинили в коленях, как у опытного мастера, он никогда не объезжал даже самые большие пороги. Ни разу не видел я, чтобы он упал в воду или его лодка перевернулась. Утром он всегда провожал своих товарищей, отплывавших в школу. Мне было интересно узнать, почему он не ездит вместе со всеми подростками. Однажды я дождался Эли у пристани:

— Эли, почему ты не ходишь в школу, не учишься чему-нибудь полезному?

Эли смотрел мне в рот, словно пытаясь понять, о чем я говорю, но не понял, о чем речь, и потому молчал.

Я еще раз задал тот же вопрос.

Только тогда мальчик выдавил из себя странный звук, какой издают люди, желающие произнести слово, но не способные это сделать. Эли был глухонемым.

Среди детей, с которыми я встречался в больнице, очень интересным был мальчик с рождественским именем Ноэль. Однажды он пришел в больницу со своими родителями. У его отца была тяжелая форма туберкулеза, мать не слишком заботилась о мальчике. В африканских семьях девочки более желанны, потому что за них родители могут получить приданое.

Очевидно, я чем-то приглянулся Ноэлю, и он часто появлялся возле меня. Беседуя с ним в очередной раз, я спросил:

— Чего бы ты хотел получить от меня?

— Хлеба, — ответил он.

Я дал ему ломоть местного кукурузного хлеба, который ценится здесь как дорогое лакомство, хотя быстро черствеет и сильно крошится. Ноэль подержал хлеб в руке, потом начал аккуратно есть, стараясь не уронить на землю ни крошки. Поев немного, мальчик положил оставшийся хлеб в карман.

— Почему ты не доедаешь? — спросил я.

— У меня еще два брата.

С тех пор я стал регулярно давать Ноэлю кусок хлеба или деньги, чтобы на них он мог купить хлеба. Стоило только высунуть голову из окна и позвать его, он тут же отзывался:

— Я здесь, господин.

Ноэль часто ходил со мною в больницу, в лес, перевозил меня на лодке, с увлечением посвящал в тайны африканской природы. Охотно показывал места, где видел бегемотов, крокодилов или змей.

Ноэль ко мне привязался и был верным и преданным спутником.

Когда однажды я сказал, что близится день моего отъезда, он почти заболел, не понимая, почему я должен уезжать. Он расспрашивал меня о моей стране, ее детях, об играх, в которые они играют, обо всем, что его волновало. Его очень заинтересовало, что у нас вдоволь хлеба и что каждый может есть его, сколько захочет. Он на минуту задумался, а потом попросил взять его с собой в ту страну, где хлеба вдоволь.

В мой последний вечер в Ламбарене я напрасно ждал Ноэля, чтобы с ним попрощаться. Лег около полуночи и, пока ворочался перед сном на своей деревянной кровати, услышал какой-то легкий шорох. Я встал посмотреть, что там происходит.

Под окном стоял старший брат Ноэля и говорил шепотом:

— Ноэль ждет вас, вы меня слышите?

— Где он? — спросил я.

— Внизу, у воды.

— Что он хочет?

— Он хочет уехать с вами, господин.

— Как это?

— Ну с вами, на вашу родину. У него припасена вода и бананы, чтобы дорогой вы не проголодались и не мучились от жажды. Я помог ему.

Много трудов стоило мне убедить брата Ноэля, что до берегов Европы мы не доплывем с мальчиком на небольшой лодке.

Утром я позвал Ноэля, чтобы объяснить ему, почему нельзя ему ехать со мной.

— Ноэль, ты бы мог бросить маму и папу?

— Да, — подтвердил он и простодушно добавил: — Вы же говорили, что хлеба у вас всем хватает.

Мне жаль было мальчика, и я обещал, что в следующий приезд привезу ему подарки. Среди прочего обещал и мяч, о котором он мечтал. Ноэль часто писал мне и, как я узнал от своих друзей, после моего отъезда подолгу сидел на берегу, словно ожидая пирогу, на которой я однажды вернусь.

И когда я действительно появился перед ним, его радость была безграничной. Он засыпал меня вопросами. А уж когда я вручил ему мяч, он прижал его к своей груди и побежал похвастаться подарком перед товарищами, а потом вернулся ко мне. После смерти отца Ноэль остался в больнице, стал незаменимым помощником врачей.

Порой в мою квартиру в Новом Паце приносят конверт с необычным, перековерканным адресом. В письме много напоминаний об Африке, и, прочитав его, мне тоже хочется вспомнить о ней.

Письмо подписано моим молодым африканским другом Ноэлем.

Особую сторону жизни в ламбаренской больнице представляли животные, чаще всего раненые или больные. Их приносили дети, охотники или рыбаки, считавшие, что в больнице, где лечат людей, вылечат и животных. И вот по территории больницы расхаживал однорукий шимпанзе, вторая конечность которого осталась в пасти какого-то хищника. Жили здесь попугаи и обезьянки, несколько лесных козочек, отдельные из них не крупнее наших фокстерьеров. Тут же обитали собаки на трех лапах, прижившиеся в больнице. Можно было встретить антилоп и пеликанов. Естественно, здесь же нашли приют и кошки: одна из них произвела потомство прямо на столе Великого доктора. В кармане у Швейцера для всех этих животных находилось немного сахару, печенье, горстка риса и другие лакомства, которые он извлекал из пакетиков и раздавал своим четвероногим друзьям.