Владимир Тюрин-Авинский - На суше и на море - 1980

…Чай в пиалах давно остыл, все внимательно слушали Климова, чувствовали: он говорит о сокровенном.

— Это лишь две проблемы из сотни, можно и продолжить. Ну а вывод — надо строить на Памирском фирновом плато научный центр для комплексных исследований высокогорья. Начало есть — вот эта биостанция. Следующий шаг — лазерная станция. Наша экспедиция здесь для того, чтобы все разведать на месте.

— Значит, первый симпозиум в академгородке «Памир» состоялся, — улыбнулся Вороткин. — Запомним для истории: сегодня 28 августа. А можно вопрос, Иван Владимирович? Вы так говорили, будто спорили, убеждали нас. Видимо, у вашей идеи есть не только сторонники?

— Мм-да… Сидя в кабинете, трудно представить себе, как создать научный центр в горах, — Климов поморщился, словно вспомнил что-то неприятное. — Противники? Есть противники. И аргументы у них вроде бы веские: осваивать плато, мол, преждевременно, технически сложно, дорого, район отдаленный, доступен только альпинистам, большая высота… Ну и так далее.

— Да, звучит убедительно, — произнес доктор.

— По равнинным меркам — пожалуй. Но вот итальянский альпинист Вальтер Бонатти заметил, что людей будоражит эпитет «невозможный». Я с ним согласен. Да, освоение высокогорья технически сложно, с этим не поспоришь. Парадокс в том, что именно трудности стимулируют развитие науки и техники. Возьмите хоть освоение космоса… Теперь насчет «дорого — дешево». Скажите, пожалуйста, доктор, сколько стоит синхрофазотрон? Затрудняетесь ответить?.. И я точно не знаю, но что-то около сотни миллионов. А вот установка на плато элементарных дешевых рентгеновских камер для изучения космических лучей может дать такую же научную информацию, как самый мощный и самый дорогой ускоритель, хотя на нем проводятся также и другие исследования.

— Можно дополнить, Иван Владимирович? — Пашков взял с полки журнал научных наблюдений. — На биостанции мы получили такие данные о воздействии высоты на живые организмы, которые в лабораторных условиях получить просто невозможно.

— Так и должно быть, ведь плато — это естественная барокамера, — подхватил Климов.

— И еще одна деталь, — продолжал Пашков. — Как только в газетах появились статьи о биостанции на плато, нас завалили письмами: возьмите в экспедицию! Со всего Союза пишут. И знаете кто? Альпинисты, и среди них много научных работников.

— Вот видите, доктор! А мне говорят — людей не найти. Неужели со всего Союза пишут? Ну, спасибо, Валентин Сергеевич, обрадовал! Да, а чай-то совсем остыл. Налейте мне погорячее!

Выглянув утром из палатки, Вороткин увидел, что на солнце наплывали легкие облачка — симпатичные, кругленькие, пушистые. Они отражались в заснеженных глазированных полях, как в зеркале. Шла веселая игра света и тени, казалось, над плато кто-то сдвигает и раздвигает гигантский занавес света. Но эта игра не понравилась «начспасу». Особенно тревожили его цирусы — редкие тонкие облака, похожие на перья жар-птицы. Они протянулись над самым куполом вершины, и там, наверху, гулял сильный ветер. Значит, скоро могла испортиться погода и здесь, на плато. «Начспас» чувствовал погоду, как коршун чувствует ветер — всем существом. В горах про Вороткина ходили легенды, будто у него, как у человека запасливого, две пары легких. И будто пульс у него при любой нагрузке всегда выстукивает, как часы, ровно 60 ударов в минуту, и будто ему нипочем переночевать на снегу в одной ковбойке. Альпинисты любят легенды…

На всякий случай «начспас» поручил лаборантам Азрету и Виктору понаблюдать в бинокль за их группой. Договорились, что дважды в сутки — в 7 утра и в 7 вечера — Вороткин будет сигналить ракетами: зеленая — все в порядке, красная — бедствие.

Со станции вышли впятером: доктор упросил «начспаса» взять его с собой на вершину. Вороткин знал, что в прошлом сезоне Кузякин покорил пик Ленина, он был надежным, опытным горноспасателем. Всегда спокойнее идти, когда в группе врач.

Вороткин, как и накануне, был замыкающим. Перед ним маячила высокая фигура Климова, который энергично работал лыжными палками. «Начспас» знал, что он мастер спорта по альпинизму, хотя и занятой человек, но все же регулярно тренируется. Да и 50 лет для восходителя — возраст далеко не пенсионный. Знал он и то, что Иван Владимирович прилетел на Памир прямо из своего рабочего кабинета.

…Часа через полтора после выхода ветер резко усилился. Следы Пашкова, который снова шел первым, был «топтуном», быстро заметало. Лица, шапки, капюшоны покрылись изморозью. Поднялась метель, словно они попали в ледяную, продутую всеми ветрами таймырскую тундру. Внизу под ними пылал азиатский июль, а здесь стылый ветер вымораживал живое тепло из-под пуховки, немели кончики пальцев, очки примерзали к глазницам.

Выше биостанции пятерка попала на гряду огромных снежных увалов высотой с пятиэтажный дом. Здесь наст не держал, пришлось карабкаться по сыпучему, пухлому снегу.

Неожиданно Климов остановился, взмахнул лыжными палками.

— Что случилось?

— Вон у той скальной гряды, смотрите, — Климов показал лыжной палкой, — по-моему, там подходящая площадка для станции, а? Скалы от лавин прикроют, ледовое озерко есть, значит, питьевая вода будет. Как, Валентин Сергеевич? — спросил он у подошедшего Пашкова.

— Если трещин нет, может, и подойдет. Запомним на всякий случай место: высота — 6300, напротив восточного контрфорса пика Кирова. А что это вы палками махали? Надо бы крикнуть.

— Хотел… Не могу, воздуха не хватает.

Они двинулись дальше. Где-то наверху, за увалами, за ледовыми трещинами, на высоте 6900 была небольшая площадка в скалах, ночлег. Это было далеко, почти недосягаемо — палатка, отдых, горячий чай… А пока они шли, прислушиваясь, как Пашков сигналит свистком, чтобы они не сбились с пути. Все пятеро двигались в связках, держа ледорубы наизготовку: на леднике попадались закрытые трещины.

Часто налетали снежные заряды. Рюкзак в такие минуты обретал чувствительную парусность — человека закручивало вокруг собственной оси. Лицо, брови, борода мгновенно покрывались ледяной коркой. Сгоряча Климов этого не почувствовал. Оборачиваясь, он удивлялся, глядя на Кравцова, почему тот не снимет ледяную корку с лица. А Кравцов то же самое думал про Ивана Владимировича.

Для короткого привала выбрали глубокую впадину-мульду, уселись на рюкзаки, выпили по чашке теплого кофе из термоса. Неожиданно Климов увидел в мульде… бабочек, ярких, пестрых, но замерзших. Они лежали на снегу. Зачем бабочки прилетели на плато? Каким ветром их занесло? Они сами тоже, наверное, похожи на этих бабочек — люди в ярких пуховках среди льда и снега. Каким ветром их сюда занесло?