Владимир Тюрин-Авинский - На суше и на море - 1983

А потом начался рассвет, спасительный рассвет. И все самое страшное сразу осталось позади.

В пять утра мы пришли в пятый лагерь. Встреча была короткой. Ефимов и Иванов торопились на вершину. Поздравив и напоив нас чаем, они ушли вверх, освободив нам палатку. И тут я впервые понял, что почти не чувствую рук. Ребята стали растирать мне кисти, и я ощутил боль. Пальцы не гнулись. Сережа Бершов связался по рации с доктором, и тот приказал немедленно начинать делать уколы, благо в пятом лагере была аптечка.

Ребята торопились добраться скорее до третьего лагеря и поэтому решили идти не останавливаясь. Но я уже с трудом передвигал ноги и очень хотел пить: наверное, давали себя знать обмороженные руки. Когда спустились в четвертый лагерь, я сказал, что никуда больше не пойду, пока не попью чаю и не посплю хотя бы минут пятнадцать. Лег, уткнулся лицом в рюкзак и провалился в сон.

Когда я проснулся, в лагере никого не было, ребята уже двинулись в путь. Надо было догонять их — скорее спускаться. Каждый раз, когда приходилось браться за что-то руками, пальцы сводила боль.

Через некоторое время я почувствовал себя хуже и остановился, чтобы поправить кислородную маску. Пальцы в перчатке не двигались, я решил ее снять, но рука ворочалась плохо, перчатка выпала и ушла вниз. Останавливаться было нельзя, так что дальше пришлось спускаться без перчатки. Я не переживал из-за рук — не было сил. Впрочем, до меня еще не дошло, что с ними. Я хотел лишь одного: скорее спуститься, и тогда, мне казалось, все будет хорошо, все встанет на свои места… На мое счастье, через какое-то время я увидел поднимавшегося наверх Казбека Валиева и попросил у него запасную пару варежек. С трудом натянул их на окоченевшие руки.

Из третьего лагеря мне навстречу вышел Сережа Бершов: Евгений Игоревич уже волновался внизу, что меня долго нет. В лагерь пришли, когда было уже совсем темно. На следующий день стали спускаться дальше.

С каждым часом я все больше и больше ощущал растущую боль в руках.

Вот и все. На леднике нас уже ждали — бежали навстречу… Улыбались, обнимали, спрашивали, поздравляли. Забрали наши рюкзаки, напоили вкусным питьем, о котором я так долго мечтал.

В лагере весь вечер было шумно и весело. Готовился праздничный ужин. Наш шеф-повар Володя Воскобойников пообещал даже испечь торт. Шерпы смеялись и танцевали — радовались, как дети. Все кругом нас расспрашивали о вершине, о луне, о солнце, о скалах. В этой суете всеобщей радости я даже забыл о боли в руках, об усталости и вообще о том, где мы были.

А потом, на секунду оставшись один, я остановился, сел и вдруг понял: «Вот и все. Была мечта, с ней я жил многие годы. Была гора — самая большая в мире гора, на которой я не был. Была тайна. Была звезда. Была — и нет. И никогда больше не будет».

А потом меня позвали есть торт.

Затем события развивались очень быстро — мои обмороженные руки дали о себе знать. Одни пальцы стали воспаляться и увеличиваться. Другие — усыхать и уменьшаться. Врачи боялись, что я их потеряю, и поэтому говорили, что меня нужно срочно отправить в Москву.

В Москве была весна, два дня я пробыл среди родных, счастливых и радостных, и лег в больницу — небольшой трехэтажный особнячок с аллейкой и фонтаном — Ожоговый центр Института хирургии имени Вишневского. Здесь я был, наверное, самым легким больным. Мне всего лишь резали пальцы. Обезболивающие лекарства после операции я принимать отказался — от них состояние было какое-то дурное. Оно меня раздражало.

Днем ко мне в больницу приходили друзья, родные. Приезжали даже мои студенты, просили обязательно, как только выйду из больницы, присутствовать на защите их дипломов. Словом, народу было полно, и в этой дневной суете, расспросах и разговорах, боли я почти не замечал.

А потом наступал вечер, гости расходились, я возвращался в палату и оставался наедине с собой и со своими руками. И никак не мог отвлечься от этой ноющей боли. Утешал себя, что такая большая гора имела право потребовать за вторжение такую незначительную плату, как мои пальцы.

5 июля прилетели наши ребята. Руки мои стали уже немного подживать, и я смог поехать в аэропорт, чтобы встретить команду. Неделя пролетела незаметно, и постепенно ребята стали разъезжаться по домам — к семьям, к работе.

В один из дней, перед чьим-то очередным отъездом, когда мы сидели и прощались, Коля Черный вдруг грустно улыбнулся и сказал:

— А все-таки нам — тем, кто не поднялся, — лучше, чем вам. У вас была мечта, а теперь ее нет. А у нас осталась. Хорошо, когда что-то остается…

Ребята разъехались по домам, а мы так практически и не побыли вместе. И когда теперь увидимся, неизвестно.

Впрочем, расстаемся — спокойно. Свою задачу наша команда выполнила — мы взошли на эту гору. И это самое главное.