Владимир Тюрин-Авинский - На суше и на море - 1983

Этот вечер оказался переломным в настроении Вали Кауртаевой. Словно миновал кризис тяжелой болезни, когда у человека, чувствовавшего себя обреченным, неожиданно наступает облегчение. Трудно сказать, что повлияло на нее? Воспоминание о пророчествах Аграфены Филипповны? Вязание, успокаивающее нервы? Или жажда жизни?

Валя вспомнила, как ходила она по тайге десятки километров, не испытывая ни страха, ни усталости. В последних классах школы она училась в интернате в соседнем поселке, откуда до родного Лугового без малого сто километров. В декабре, когда наступали каникулы, она и несколько ребят из ее поселка обычно уходили домой на лыжах, не дожидаясь случайной оказии. Уходили с раннего утра, затемно. Домой добирались поздно ночью. Бывало, и ночевали в лесу, устраивая себе шалаш из елового лапника, согреваясь у костра. Во время этих переходов они, хотя и выбивались из сил, старались не подавать виду, чтобы не показаться в глазах друзей слабыми. Тогда и закалялась у них сила воли, умение преодолевать боль и страх, тогда и учились помогать слабому, отдавая ему свою еду, перекладывая его вещи в свой рюкзак… И почему я, думала Валя, сдамся сейчас?

Она снова вспоминала тех моряков на барже, сумевших без пищи и воды продержаться полтора месяца. А у нее воды вдоволь — на одной воде можно прожить минимум неделю. И еще у нее — двенадцать кусочков мяса! Если съедать по одному в неделю, то пищи хватит на целых три месяца! Можно поискать травы или камыша — все сгодится… Одежда есть. Спички есть — целых десять штук! Правда, когда начнутся холода, кабина «Урала» перестанет быть надежным укрытием: металл быстро отдавал ветру тепло. Тогда можно вырыть землянку — земля под снегом лучше защитит ее от морозов…

«Жизнь дана мне, чтобы жить» — эта донельзя простая и неоспоримая мысль долго вертелась в голове Кауртаевой.

«Каждому, — размышляла она, — дано время, чтобы вырасти и полюбить, чтобы родить и воспитать детей, испытать и счастье, и муки. И если дана тебе жизнь, используй ее до конца…»

Ведь она еще ничего не успела сделать. Ни влюбиться, ни стать счастливой невестой. Как мало видела! Как мало испытала! Давно мечтала искупаться в теплом море и на следующий год собиралась поехать с подругой Валей Борцевой в Крым или на Кавказ. Неужели ничему этому не быть?

«Нет, — думала Валя. — Надо выжить во что бы то ни стало!.. Нельзя сдаваться без борьбы! Почему бы не попробовать — мой опыт пригодится науке, пригодится и другим людям, попавшим в такую беду…»

Впервые за последнюю неделю она в этот вечер заснула спокойным и крепким сном.

…Валя выглянула в окошко. Рассвет рассеял последнюю, спрятавшуюся в низинах мглу. Можно Оыло выходить. Она надела свои новенькие шерстяные носки, сунула ноги в сапоги, застегнула телогрейку на все пуговицы, чтобы не мерзнуть… Шагах в двадцати от машины нашлось хорошее место для землянки. Склон холма был здесь особенно крут. Чуть ниже — яма, в которой она берет воду. Место самое подходящее…

Пока ходила по склону, почувствовала, что силы на исходе. Появилось ощущение, будто позвоночник уже не может держать ее тело прямо: земля тянула к себе, как магнит, пригибала, тяжесть давила на плечи. И надо было прилагать немало усилий, чтобы держаться более или менее прямо, не спотыкаться на каждом шагу и не падать.

Валя обследовала машину. Обнаружила какой-то металлический штырь, который можно было использовать при ходьбе вместо палки. Нашлась в хозяйстве Адамчука и короткая лопатка.

Валя взяла лопатку и еще раз изучила место будущего строительства подземного жилища. Копнула в полштыка и с трудом отбросила комок липкой глины. «Вот и заложила первый камень своего будущего дворца». Копала медленно, с частыми передышками. Лопата показалась очень тяжелой. Часа через два, сделав ямку в полметра, вернулась в кабину… От усталости дрожали руки. Но она заставила себя взяться за вязание. Решила сделать носки и для подруг…

…На следующее утро Валя обнаружила, что у нее неладно со зрением. Смотрит в окно — и ничего не видит, все перед глазами рябит и дрожит. «Это от голода, — заключила она. — Надо что-то срочно придумать». Ведь только завтра, в четверг, как она решила, можно будет съесть один из двенадцати кусочков мяса…

Она вспомнила, как кто-то ей рассказывал, что корни камыша съедобны. Надо поискать и обычной травы. Можно устроить охоту на сусликов — их попискивание она слышит по утрам. Можно сделать рогатку и попытаться подстрелить какую-нибудь птаху. «Хотя нет, — подумала Валя, — с рогаткой ничего не выйдет: у меня постоянно дрожат руки и я попросту не попаду в цель…»

Опираясь на свой штырь-посох, Валя походила по склонам холма и нашла, к своему удивлению, несколько зеленых травинок. Каким-то чудом вылезли они из каменистой, скупой земли накануне заморозков и сейчас заледенели. «Вот и свежемороженые овощи, и салат к моему мясному блюду», — усмехнулась она, зажав в руке пучок травы, оказавшейся потом невкусной, горькой и жесткой.

В полдень она продолжала копать землянку. Каждый ком земли давался с трудом. В конце концов лопату пришлось выбросить — она была тяжела и неудобна в узкой и низкой щели, которую удалось-таки вырыть, с лопатой уже не повернуться — мешал черенок. Надо было искать что-нибудь другое — полегче. Валя порылась в ящике для инструментов, но ничего подходящего, кроме отвертки, не обнаружила.

Что же оставалось делать? Стоя на коленях, начала ковырять землю отверткой. Комки глины выгребала наружу руками. А потом приспособила старое помятое ведро. Собирала в него то, что удалось отковырять со стенок ямы, и выволакивала наружу. Каких трудов это стоило!

…Оставалось всего десять спичек. Десять спичек до весны! Надо что-то придумать, чтобы не тратить их попусту по вечерам, когда надо что-нибудь найти в рюкзаке. У нее есть солярка, есть флакон из-под одеколона — можно сделать лампочку-коптилку.

Весь вечер Валя возилась, изготовляя коптилку. Разломала у машины подфарник и взяла отражатель. Из бинта смастерила фитилек. Налив полный флакон солярки, зажгла. И лампа горела! Горела, конечно, плохо, чадила, но огонек был ровный, и света было достаточно даже для чтения… Интересно, как долго он будет гореть…

В сумерках свет в кабине еще больше сгустил темноту за стеклами, превратив их в зеркала — она видела свое лицо, осунувшееся, с глубоко запавшими глазами… Уже неделя, как Валя не рисковала смотреть на себя в зеркальце — было страшно увидеть, что исчезла былая привлекательность, что она стала похожей на старуху.