Владимир Тюрин-Авинский - На суше и на море - 1983

«Если искали меня и пролетели мимо, не заметив машину, то сюда летчик уже не вернется, — думала потом Валя. — Сегодня ясная погода. Неизвестно, какой она будет завтра. Если снова туман, то поиски и вовсе могут прекратиться…»

Она исступленно била отверткой землю в своей норе, слезы текли по щекам, но она их уже не утирала…

Валя кончила работу, когда начало темнеть. С трудом вылезла наружу. Руки были стерты в кровь… Добравшись до кабины, девятой спичкой зажгла фитилек коптилки и достала блокнотик, приготовленный для прощальных писем. Карандаш вываливался из рук, даже держать его не было сил, ладони саднило от волдырей… Первое письмо было адресовано родным:

«Милая, добрая мамочка! Прошу тебя, только не плачь. Береги свое здоровье. Я не хотела причинить тебе горе своей гибелью. Я держалась до последних сил. Но, видимо, каждому уготована своя смерть. Кто-то умирает раньше, кто-то позже. Мне суждено раньше, от голода. Как жалко, мамочка, что я не успела рассчитаться с тобой за все хорошее, что ты мне сделала. Не успела вернуть тебе даже сотой доли. А ты ведь у нас слишком много пережила и перенесла…

А вы — Павлик, Толик, Марийка, Галя и Иза — берегите маму. Нас у нее много, а она у нас одна. Будьте внимательны и заботливы…

Папа, и ты должен быть внимательнее к маме. Ведь вы прожили такую длинную совместную жизнь, вы оба старенькие, и вам нужно крепко держаться друг друга.

Мамочка! Еще раз прошу не горевать. Береги себя для внуков. Они ведь у тебя такие симпатичные.

Прощай. Ваша дочь и сестра Валя (романтик)».

Наступил долгожданный четверг, когда она может съесть свои двадцать пять граммов мяса. Но после травы оно кажется безвкусным, хотя ест она с удовольствием и старается жевать долго.

В дневнике Валя записала:

«Если продержусь еще месяц (грандиозные планы!), то буду, наверное, еще в два раза миниатюрней. Страшно будет меня только в гроб укладывать…

Вчера, видно, у меня либо проявилась женская слабость, либо организм снимал напряжение. Ревела ужасно. Даже стыдно сегодня…

День проходит как обычно. С утра приступаю к вязанию. Это пока единственное занятие, которое не требует больших усилий и скрашивает одиночество…»

В этот ясный и солнечный день она не рискнула продолжать работу в землянке. Руки были стерты до такой степени, что даже спицы держать было больно. Она перебинтовала их и решила день переждать на «легкой работе».

Вале Борцевой, своей подруге, написала длинное письмо с поручениями — что сделать с ее вещами после смерти. Просила похоронить с фатой невесты. Мешочки с вязанием и нитками просила отдать Кирпичевой.

…Засыпая, Валя загадала: «Если останусь жива, пусть приснится хороший сон. Сны с четверга на пятницу, говорят, сбываются».

И ей приснился странный сон. Идет она по степи и видит старушку, сидящую прямо на земле. Спрашивает ее Валя:

«Нас найдут, бабушка?»

«Найдут, доченька… Найдут», — она несколько раз повторила «найдут» и исчезла… А потом ей приснился дом.

Мама с папой стоят на крыльце и смотрят на нее. Валя идет к дому, а Павлик бежит перед ней и кричит: «Валя приехала!..»

На следующее утро она долго не могла прийти в себя: болело все тело. Вспоминала ночной сон и спрашивала себя — почему она задала старухе вопрос: «Нас найдут?» Не «меня», а именно «нас». Наверное, имела в виду и Адамчука…

Почему-то ее окончательно оставили силы. Валя даже не могла заставить себя встать и пойти умыться. Лежала и вспоминала родных. Думала о том, что Валя Борцева обязательно съездит за нее в Ленинград и на море. А ей, видимо, суждено умереть здесь, в этой машине или в землянке, которую она вырыла себе, как могилу…

Но нет, так просто нельзя сдаваться! Да, да, она продержится назло смерти, как и решила — три месяца!

В одиннадцать она все-таки вышла из кабины и заметила, что вокруг машины стало больше волчьих следов. «Подбираются», — подумала она.

…Вернувшись в кабину, подумала о том, что в ближайшие дни надо как следует оборудовать землянку. Ведь если на степь обрушатся холодные ветры с севера, если неожиданно, как здесь бывает, начнутся сильные метели, в кабине ей не высидеть.

…Что-то зажужжало в ушах. «Опять, — решила она, — звенит камыш…» Шум все ближе. И вот грохот мотора заложил уши. Она быстро открыла дверцу — над машиной пролетел Ан-2… Она почувствовала неожиданную слабость, не могла даже выйти из машины, чтобы взмахнуть рукой. Самолет прогремел над ней и стал удаляться. «Что это? Почему?» Ей сдавило горло. Она встала на подножку машины. Самолет уходил все дальше… «Куда же они?!» А потом он пошел на разворот. «Заметили!!!» Он сделал еще круг и стал снижаться в полукилометре от машины — там, где кончались холмы и степь была ровной.

Валя сползла с подножки и пошла навстречу тем, кто бежал к ней. Вот они все ближе. Двое в форме пилотов. И еще один в куртке.

Валя упала им на руки.

«Я жива, родненькие, — шептала она. — Все хорошо… Только есть очень хочется… Спасибо, родненькие…»

Вечером она крепко уснула в больнице поселка Сарбулак. И впервые спала без сновидений. Миновали двадцать девятые сутки испытания.

Владимира Онуфриевича Адамчука охотники увидели через две недели после того, как он покинул машину и отправился на поиски жилья. Он был измучен, предельно истощен и не мог стоять на ногах. Почти все эти дни он шел, кружась по степи, иногда по нескольку раз возвращаясь на одно и то же место. Сапоги развалились, и он их выбросил. Обмотал ноги лоскутами от порванной рубахи. Но скоро ноги превратились в сплошную кровоточащую рану.

Лишь после того, как был найден Адамчук, поисковые группы смогли определить приблизительно район местонахождения пропавшей машины. Авиаторы поднялись в воздух только тогда, когда видимость в этом районе улучшилась. А произошло это на двадцать восьмые сутки со дня отъезда Адамчука и Кауртаевой…

Итак, все закончилось благополучно. Уже через месяц, подлечив ноги, Владимир Онуфриевич Адамчук снова вышел на работу. А Валентина Кауртаева все-таки съездила в отпуск на Черное море, а вскоре после этого вышла замуж.

Очерк

Худ. О. Турков

Фото подобраны автором

Несправедливость не всегда связана с каким-нибудь действием; часто она состоит именно в бездействии.