Владимир Тюрин-Авинский - На суше и на море - 1983

Теперь даже лежать ей было больно. Она так похудела, что выпирали кости. И, укладываясь спать, подолгу ворочалась с боку на бок. А когда ворочалась, к горлу тотчас подступала неприятная тошнота…

Тетрадка с записями кончилась. Замерзла паста в шариковой ручке. Порывшись в рюкзаке, Валя отыскала карандаш и блокнот с несколькими листочками. В нем она решила продолжать дневник.

Вот ее записи за три дня:

«День двадцатый. Тружусь над своим зимним жилищем. Дело, конечно, продвигается очень медленно. Но скоро надеюсь справить новоселье… За день чертовски устаю. Невыносимо болит спина, ноги, руки. Все ладони в мозолях и волдырях. А перед сном еще нужно немного повязать. Начала вязать рукавицы — они мне очень пригодятся. Погода сегодня опять пасмурна. Видимости никакой…»

«День двадцать первый. Боюсь, что мне больше не суждено увидеть людей. Видимо, судьба постановила погибнуть мне здесь. Тот, кто найдет меня, взгляните на мое творение, на мою землянку не равнодушно — учтите, я работала по десять часов голодная… Сегодня торжественный день — я съела недельный кусок мяса… Уже двадцать суток не ела ничего горячего. Постоянно думаю, где и как добыть пищу. На корешках и траве долго не проживешь…

Пробовала докопаться до суслика, но у него такая бесконечная нора, что охота эта — пустая трата времени… Как я хочу к людям!»

«День двадцать второй. Сегодня второй раз за все эти дни плакала. Плачу не от того, что тяжело, что устала ждать. Просто перечитывала мамины письма, последнее из которых получила как раз накануне своего отъезда из партии. Она пишет, что ее здоровье неважное, что ей пришлось лечь в больницу. Я не помню случая, чтобы она когда-нибудь в своей жизни лежала в больнице. Видно, дело серьезное. Мама стареет… И будет ей еще хуже, прибавится горя, если расскажут ей о моем исчезновении…

Погода до середины дня дождливая. Всю ночь шел то дождь, то град. На улице все снова сыро и мокро. Поэтому решила сделать себе выходной и не. работать. До своего жилища еще не ходила и даже боюсь идти — возможно, все обвалилось и весь мой труд насмарку.

Где, в какой стороне нас ищут?

Как хочется есть! Каждую ночь снится хлеб…»

Ей казалось, что она сходит с ума от постоянного одиночества и тишины. Слух ее так обострился, что даже в закрытой кабине она хорошо слышала шелест сухого камыша, который рос неподалеку, на дне оврага. Начались и звуковые галлюцинации — ей постоянно чудились голоса и звуки моторов, очень часто слышалась музыка.

Тишина стала ненавистной. Валя разговаривала сама с собой, громко пела песни. Но стоило ей замолчать, как от звенящей тишины снова раскалывалась голова…

На двадцать третий день Валя решила подсчитать, сколько времени ей нужно продержаться, чтобы дождаться весны. Составила в тетрадке календарь — вышло, как минимум, девяносто дней.

Она жила теперь размеренно и четко, экономила силы. Сначала собирала впрок корешки и траву. Подсушивала и прятала в свернутый из газеты кулечек. Все эти корешки, считала она, особенно пригодятся зимой. А сейчас их есть не обязательно… Заодно искала сухие шары перекати-поля, которые можно было использовать для костра, и складывала их возле землянки.

Передохнув, приступила к строительным работам. Стоя на коленях, ковыряла отверткой стены землянки, которая была еще слишком мала — если лечь и вытянуться, ноги торчат наружу. Чтобы жить здесь зимой, землянку надо расширить и сделать там нары. А чтобы в ней можно было разжечь костер, необходимо наверху проделать отверстие. Вместо дверей вполне подойдет сиденье из кабины. А двери нужны! Зимой не заметет снегом, да и хоть какая-то защита от волков…

По вечерам она вязала. Смастерила теплые рукавицы, шапочку и шарф. А потом как-то подумала: делать для себя смысла мало — и начала вязать кофту для своей хорошей знакомой — техника из Аральской гидропартии Валентины Кирпичевой. Когда-то Валя Кауртаева обещала Кирпичевой сделать такой подарок, да все не было времени. В «поле» не до вязания — после работы она приходила в общежитие усталая — ничего не шло в руки. Но теперь, хотя Валя была сильно истощена, она дала себе слово выполнить обещанное. Если ее найдут, кофта будет готова…

К вечеру обычно начинал болеть желудок. Днем голод чувствовался не так сильно. А перед сном появлялось непреодолимое желание что-нибудь съесть. Валя очень боялась, что в один такой вечер она не выдержит и съест все оставшееся мясо…

Наступило утро двадцать седьмого дня. Валя проснулась от холода. Мороз пробирал даже через туго завязанный спальник, пощипывал ноги и руки. Окна покрылись инеем. Но даже через заиндевевшие окна кабины она увидела, что на «улице» очень светло. «Неужели, — подумала, — проспала до полудня?» Взглянула на часы. Всего девять. Подышала на стекло, оттаяла пятнышко. И ей открылся удивительный вид — голубое небо, окрашенные оранжевым солнцем холмы! Это был первый день за месяц, когда не было ни тумана, ни дождя, ни града!

Валя улыбнулась, протерла глаза.

Хорошая ясная погода подняла настроение. И откуда только взялись силы! Она пошла к яме, чтобы умыться холодной водой. И пусть леденеют руки и мерзнет нос!

И тут же — за работу. Принесла ведро свежей воды. Снова собирала на зиму перекати-поле и сухой камыш. Запасы топлива Валя начала складывать под машиной — дождь не намочит.

Потом — снова работала в землянке. Вползла на коленях и начала яростно бить в стены отверткой. Мерзлая земля плохо поддавалась слабым ее ударам, но все-таки отваливалась большими комками. Ведро едва наполнялось за полчаса. Валя выволакивала его наружу, опрокидывала ведро и садилась на него отдохнуть. Яркое осеннее солнце стояло довольно высоко. Его теплые лучи ласкали лицо. Ах, как это было приятно! И словно вливались в нее свежие силы…

А когда она снова залезла в землянку, неожиданно услышала неясный гул. Звук мотора? Не может быть! Чудится? Рука с отверткой застыла на весу. Тело напряглось струной. Нет, наверное, чудится… Она сидела в землянке и не знала — выползать ей или оставаться. Так не хотелось быть обманутой. Но шум мотора стал настолько явственным, что Валя наконец бросила отвертку и выползла из землянки. Свет ударил в глаза, ослепил. Она прищурилась, прикрылась ладонью, подняла лицо к голубому небу и увидела… самолетик!!! Это был самолет!!! Но он летел в стороне, очень высоко, удаляясь, превращаясь в маленькую точку… Валя упала на колени:

«Самолетик, миленький! Ну! Не улетай! Вернись! Ну! Прилети обратно!.. Вот я, здесь! Здесь!»

Она рыдала долго и горько, слезы лились так, словно копились все эти четыре недели мучений. Она вытирала их кулаком, размазывая по щекам вместе с грязью…