Владимир Тюрин-Авинский - На суше и на море - 1983

Один из охранявших нас индейцев принес большую охапку сухих листьев и, положив ее рядом с костром, снова удалился. Вождь запел, ему мелодично вторили остальные. Из охапки листьев он взял несколько маленьких пучков. Темп пения ускорился. В костер положили ветку, и оттуда медленно поднялось густое облако едкого белого дыма. Никакого движения воздуха не чувствовалось в напряженной тишине сельвы. Вооружившись широким веером из блестящих птичьих перьев, вождь направлял большие клубы этого благовонного дыма на каждого, не обходя при этом своим вниманием и меня. Тут затянули другую песню, значение которой я узнал позднее. Казалось, обостренность ощущений, пение и благовонный дым создали в нашей группе атмосферу, подобную трансу. Все движения и действия производились с величайшим спокойствием.

Резкая смена настроения произошла в тот момент, когда рядом с костром поставили средних размеров глиняный сосуд, богато украшенный узорами. В сосуд опустили небольшой черпак и наполнили темно-зеленой жидкостью чашечки, сделанные из скорлупы пальмовых орехов. Вождь поднес их всем, в последнюю очередь мне. Затем он поднял свою чашку, дав этим понять, чтобы мы пили.

На какое-то мгновение я заколебался и хотел было отказаться, но уже наполовину погрузился в транс. Одним глотком, как это сделали все остальные, я выпил зеленую жидкость. Она оказалась нежным по вкусу напитком, похожим на отвар зеленой кукурузы. Выпив это зелье, все спокойно уселись на скамейки рядом с костром. Пение продолжалось и стало более оживленным, выразительным и трепетным. Каждый участник вплетал в него свою собственную гармоничную партию, а затем опять пели все вместе.

В моих ушах сначала слабо, затем все усиливаясь, возник высокий воющий звук. Он продолжался, пока всю мою нервную систему не потряс яростный удар. У меня возникло ощущение сильной тошноты, а потом в моих чувствах наступила полная неразбериха. Зрительно воспринимал я беспорядочные чередования всевозможных цветов и очертаний. Преобладали синие и зеленые оттенки, их разнообразили яркие пятна другого цвета. Ощущение блаженства сопровождало эти цветовые видения. Множество неясных предметов появилось перед глазами. Это были животные и растения сельвы.

В конце концов, потеряв всякое представление о времени, я впал в полнейшую апатию, которая перешла в глубокий, хотя и неспокойный сон.

Я проснулся, когда прорвавшийся сквозь лесную завесу луч солнца ударил мне в лицо. Я чувствовал себя опустошенным, совершенно оторванным от реальности, неспособным различать очертания окружавших меня предметов; лишь хор множества лесных птиц стал возвращать меня к действительности. Увидев, что я прихожу в себя, мои товарищи словами и жестами стали поощрять меня вернуться в реальный мир.

Мужчины сидели рядом и, по-видимому, обменивались впечатлениями-прошедшей ночи. В полдень мы вернулись в деревню, но я уже был далеко не тем человеком, который покинул ее накануне. Какое-то время, особенно по ночам, ко мне долго еще возвращались обрывки видений.

С тех пор я стал значительно быстрее воспринимать значение индейских слов. Но понадобилось еще несколько месяцев, прежде чем я научился говорить достаточно бегло.

Вскоре я попал в лесной лагерь, где мне предстояло обучиться приготовлению напитков, которые вызывают видения. Как-то ранним утром мне велели выйти из деревни вместе со стариком, которого они называли Никси Ксума Ваки, то есть человеком, приготовляющим напитки. Сначала нас сопровождала небольшая группа хорошо вооруженных юношей, но они вскоре исчезли в лесу.

Мы неторопливо, меняя направление, двигались по лесу и к вечеру вышли на полянку у небольшого ручья. Здесь вокруг очага лежало несколько больших камней и было устроено маленькое укрытие — жерди, покрытые пальмовыми ветками. Тут же мы нашли целый набор глиняных горшков, черпаков и кучу дров.

Устраиваясь на ночь, мы разожгли костер, повесили под навесом небольшие гамаки, съели по кусочку копченогд мяса и запили его фруктовым соком из одного горшка. Никси перекликался по-птичьи с какими-то невидимыми стражами в лесу. Время от времени он повторял эту перекличку и ночью. Было очевидно, что нас хорошо охраняют, чтобы нам никто не смог помешать и чтобы я не пытался убежать. В течение ночи Никси Ксума, подбрасывая дрова в огонь, тихонько напевал какую-то песню, слова которой я не мог разобрать.

На рассвете меня разбудил повторившийся несколько раз крик лесного голубя и быстрый, дробный стук дятла на дуплистом дереве. Холодок и сырость ночного воздуха еще висели над лагерем. Когда же сюда, сквозь чащу деревьев, проникли солнечные лучи, кверху начал подниматься светлый туман. Туканы затеяли свой хриплый перезвон, и вскоре лес наполнился дневными звуками, совсем не похожими на ночные.

Когда я оторвал голову от гамака, то увидел, что старый Никси сидит у костра и присматривает за огнем. Он кивком приветствовал меня и еще раз обменялся птичьими криками с нашими невидимыми стражами. Мы поели и стали расставлять вокруг очага большие и маленькие глиняные горшки. Затем Никси знаком дал мне понять, чтобы я пошел вслед за ним в лес. Он захватил каменный топор и нож из бамбука.

Впервые после пленения я оказался более или менее свободным в этих джунглях, но я знал, что мы здесь не одиноки. У меня промелькнула было мысль о побеге, но я сразу же отогнал ее.

Мой спутник двигался в переплетенном лианами подлеске легко и бесшумно, едва задевая за листок или ветку. Я с трудом поспевал за ним. Мне казалось, что все колючие и вьющиеся растения нарочно цепляются за меня. В одном месте я задел за куст, мимо которого только что прошел Никси. Из небольшого, похожего на бумажное гнезда, висевшего под широким листом, на меня обрушился рой жалящих ос. Мое голое тело горело от укусов, и я опрометью оросился прочь. Через несколько минут я получил от Никси противоядие, какие-то листья. Боль прошла сразу же, как только я разжевал и положил их на укушенные места.

Теперь мы пошли неторопливым шагом, и я смог понаблюдать, как это Никси так ловко пробирается через кустарник. Гораздо позднее, когда все мои органы чувств приспособились к жизни з новых условиях, я научился в любых обстоятельствах передвигаться по сельве ничуть не хуже других членов племени.

Через час мы пришли к громадному дереву. С его верхних веток свисали бесчисленные пряди какого-то вьющегося растения толщиной с мое запястье. Никси внимательно, со всех сторон осмотрел это растение: его кору, корни, поинтересовался толщиной его ветвей и даже почвой под ним. Все это сопровождалось пением. Наконец старый Никси всей своей тяжестью налег на одну ветку и дернул ее. Та не поддалась. Тогда Никси, перебирая по этой ветке руками, легко и быстро начал влезать на вершину дерева. Здесь он, перерезал одну из ветвей, и она с треском упала вниз. Спустившись на землю, Никси с моей помощью принялся рубить эту лозу на куски длиной в три фута. Мы набрали их полные охапки и принес, в лагерь.