Виталий Бабенко - На суше и на море 1984

Вещи свалили сразу же за кромкой прибоя.

Когда судно стало поворачивать к морю, Стяпас спохватился и выпалил из двустволки. Насте тоже стала пускать ракеты. С визгом, гамом взмыли сонмища кайр и бакланов. Пролетали под самым носом, без всякой боязни, пронзительно кричали, рыдали, метались в воздухе. Потом воцарилась тишина. Только шелест волн и шорох грязных льдин, трущихся друг о дружку боками.

После того как доставили вещи на место, Насте три дня отскребала ножом и отмывала грязные полы и стены вагончика. Потом привели в порядок метеорологическую площадку. Свободного времени было хоть отбавляй, и скоро они обошли остров, облазили все его вершины. Чайки высиживали птенцов. Они не боялись людей, только шипели, широко раскрывая клюв, — белые язычки дрожали, как жала, — и норовили цапнуть за палец. У подножия гор рос мох, повыше — чахлые кусты рододендрона, втиснувшие оранжевые корни между камнями, и все. Насте наломала веток. В комнате запахло рутой.

— Дорогой мой, такому медовому месяцу может позавидовать весь мир!

— А что же было там, в Вильнюсе? — усмехнулся он.

— Не смей дуться, не смей, — хлестала она веткой Стяпаса по руке.

Никогда она не теряла хорошего настроения. Не отрываясь от аппарата, быстро перезнакомилась с ближними и дальними радистами, вечно рассказывала Стяпасу новости.

— Тут просто чудесно, я тебе говорю.

— Погоди, зима придет, нахнычешься.

Лед растаял, и остров стал необычайно густонаселенным, как большой город. Стяпас постоянно пропадал с ружьем или же запирался и что-то записывал в толстую тетрадь. Двенадцать раз в сутки замеришь температуру, ветер, давление, иногда пустишь воздушный шар-зонд, а потом свободен.

Как-то появилось стадо сивучей. Тупоголовые самцы затевали междоусобные драки. Кайры и черные бакланы, длинношеие, как ласки, вывели потомство и носились круглые сутки, чтобы накормить своих птенцов. Солнце вообще уже не заходило. Светило, как сквозь простыню, вызывая зуд в глазах и тревожа сон, — все казалось, что надо куда-то идти и что-то делать. Возвращаясь с берега, Стяпас неизменно слышал пение Насте. Ей всегда хватало работы — варить, штопать, стирать да еще эта вечная мойка полов… Она встречала Стяпаса поцелуем:

— Это на закуску!

У Стяпаса лицо покрылось буйной растительностью, и он стал отращивать «викинговскую» бороду. Насте помирала со смеху.

Потом подули северные ветры. Как-то сразу остров стал белый-белый. Птицы улетели, стало тихо, как в могиле. К концу сентября замерзло море. Теперь только по сгрудившимся льдинам можно было распознать линию берега.

Стяпас мурлыкал:

Из клыков моржей он пытался вырезать фигурки на эскимоский лад, однако кость оказалась твердой и откалывалась не там, где надо. Решил написать маслом северное сияние, но забыл краски на подоконнике, и они высохли.

Раз Насте сказала:

— Давно ты в ванне не бывал.

— Э… зачем это…

Так она впервые услышала новую нотку в его голосе.

— Хочешь, притащу твою перекладину в комнату.

(В первый месяц Стяпас из старой трубы соорудил перекладину и обмолвился, что будет подтягиваться каждый день.)

— Все равно нас заметет…

— Ну, миленький… — Она вытерла руки и села к нему на колени. Взяла голову Стяпаса в ладони, приподняла: «Как ты говоришь?.. If you can wait… and not be tired by waiting…»

Он спихнул ее с колен:

— У тебя пошло получается… Кроме того, неправильное произношение.

— В университетах я не училась, но…

— И жаль, — перебил он ее.

— … но всему учусь у тебя! Теперь у нас есть свой собственный остров, собственные метели, миллионы послушных подданных, которым мы предоставили отпуск. Собственное море и собственный океан!

— Может, стихи начнешь писать?

— Нет, но когда передаю твою сводку, часто слышу, как радистка в Хабаровске прогоняет других с волны: «Остров Святого Ионы говорит!..»

Теперь светло бывало только в полдень, но и то солнце укрывали тучи десятками пластов. Домик замело по самые окна, и на всем белом острове осталось две коротких тропинки — на метеорологическую площадку и к роднику.

Однажды Стяпас примчался с площадки, задыхаясь. Насте даже вздрогнула от радости: так его глаза сверкали и щеки горели только в Вильнюсе, да и то изредка.

— Корабль тонет!!! — закричал он, схватил ракетницу и убежал, не закрыв двери. Занесенные рыхлым снегом валуны невозможно было распознать. Стяпас несколько раз скатывался по снежным косогорам, больно расшибся об осколыши, проваливался в щели, потерял ушанку. С вершины горы было ясно видно: за горизонтом взлетает на несколько сантиметров в воздух белая искра и гаснет. Стяпас выпустил в сторону океана три зеленые ракеты. Странно: в ответ там, вдали, поднялся целый рой разноцветных огней. Стяпас снова пальнул из ракетницы, и опять раскинулись веером огни — белые, красные, зеленые, оранжевые. Как призрачное видение, ни гула выстрелов, ни корабельного силуэта.

Скатившись вниз вместе со снежным обвалом, Стяпас ввалился в домик:

— Свяжись с ними! Давай общий SOS. Вызывай Владивосток, Москву! Всех!

Он полез в аптечку, зачем-то стал шарить под койкой. Насте не могла отказать себе в удовольствии послушать его мужественный, энергичный голос, потом подошла, осторожно смахнула снег с его волос.

— Это ледокол… Атомный ледокол в экспериментальном зимнем рейсе. Я уже выходила с ними на связь, ведь сегодня праздник — Седьмое ноября…

Через месяц стало трудно пробираться к площадке для наблюдения. Каждый день приходилось прокапывать длиннейший ров. Стяпас пытался хитрить — полз на животе, чтобы не увязнуть в снегу. Все равно площадку приходилось расчищать. Несколько раз Насте уличила Стяпаса в том, что он выдумывает сводку. Вернее, в центре усомнились и попросили повторить. Они поссорились, и Насте стало не по себе.

— Зачем ты… Кого ты обманываешь? Ушел, постоял за дверью? Даже меня хочешь обмануть? Ведь призвание мужчины — борьба…

— Детский бред! Никогда я этого не говорил. У человека одно только призвание — понять реальность. А наша реальность — умереть в безвестности. И нужно мужество, чтобы смотреть в лицо фактам. Не цепляться когтями за дурацкую жизнь.

Она сдержалась. Надо сдержаться. Принялась гладить его волосы.

— Это хандра… Обязательно ли быть знаменитым? Ты мало двигаешься. Все сидишь и сидишь. Так недолго и цингой заболеть. Взгляни-ка на меня…

Он оттолкнул ее руку. Его раздражало: действительно Насте неизменно была румяной, ела с аппетитом.

— На горных ледниках тоже живут… Знаешь, кто? Амебы.

— Ах ты, мой профессор… — Она со смехом снова потянулась к волосам Стяпаса.