Джек Вэнс - Шато д'Иф и другие повести

«Вы не ответили на мой вопрос, – холодно настаивал Магуэми. – Действительно, сотня специалистов нам пригодилась бы. Но сто тысяч крестьян – колония чужеземцев в нашей среде – может только повредить».

Шгаве торжественно кивнул: «Товарищ Магуэми подчеркнул существование важной проблемы».

«Ни в коем случае! – воскликнул Фаранах. – Товарищ Магуэми исходит из ошибочных предпосылок. Сто человек, сто тысяч, миллион, десять миллионов – какая разница? Мы все – коммунисты, мы все стремимся к общей цели!»

«Не могу с вами согласился, – повысил голос Магуэми. – Мы должны избегать доктринерского решения проблем. Нас поглотит волна азиатов, и никто больше не услышит наш голос».

Еще один молодой человек, тощий, как голодная цапля, с узкой физиономией и выступающим, как лезвие, носом, тоже вскочил на ноги: «У товарища Магуэми нет чувства исторической перспективы. Он игнорирует учения Маркса, Ленина и Мао! Настоящий коммунист не обращает внимания на расовое или географическое происхождение».

«Я не настоящий коммунист, – ледяным тоном отозвался Магуэми. – Никогда не делал столь унизительных заявлений. И рассматриваю учения Маркса, Ленина и Мао как гораздо более устаревшие, чем американское оружие, бремя которого товарищ Шгаве непредусмотрительно возложил на наш народ».

Адуи Шгаве расплылся в широкой ухмылке: «Мы можем оставить в стороне вопрос о китайской иммиграции, так как, скорее всего, она никогда не возникнет. Как отметил товарищ Магуэми, мы могли бы приветствовать, конечно же, сотню-другую специалистов. Но более широкомасштабная программа несомненно привела бы к возникновению проблем».

Намбей Фаранах гневно уставился в пол.

Шгаве продолжал говорить успокоительным тоном, и через некоторое время распустил парламент на два дня.

Кийт вернулся к себе в номер «Тропического отеля», устроился на диване и рассмотрел ситуацию. До сих пор его не удовлетворяло достигнутое. Он допустил серьезную ошибку в том, что касалось Дутовского – возможно, он уже вызвал у него подозрения. Оснований для оптимизма не было.

Через два дня Адуи Шгаве снова выступил в зале Верховного парламента – на этот раз с речью, посвященной злободневному вопросу о принадлежавшем государству консервном заводе. Намбей Фаранах не удержался от язвительного замечания: «Наконец появилась какая-то возможность полезного использования списанных американских пусковых шахт – в них можно устроить рыбозаводы, а отходы запускать в космос».

Шгаве поднял руки, призывая к порядку рассмеявшихся было делегатов: «Довольно глупостей! Я уже объяснил, почему эти вооружения имеют большое значение. Тем, кто не разбирается в таких вещах, посоветовал бы их не критиковать».

Фаранаха не так просто было обуздать: «Конечно! Куда нам разбираться в таких вещах! Мы ничего не знаем об этой американской рухляди, плавающей где-то посреди океана. Существуют ли вообще эти так называемые пусковые установки?»

Шгаве покачал головой, выражая снисходительное отвращение: «Вы готовы на любые крайности? Пусковые шахты поблизости, их может осмотреть каждый желающий. Завтра я прикажу снарядить эсминец „Лумумба“ – и попрошу весь парламент, в полном составе, проинспектировать установки. У вас больше не будет оснований для скептицизма – даже если сегодня вы считаете, что они существуют».

Фаранах молчал. Он капризно пожал плечами и поглубже устроился в кресле.

Почти две трети членов парламента приняли приглашение Шгаве, и утром следующего дня взошли на борт единственного корабля военно-морского флота Лахади, старинного французского эсминца. Прозвенели колокола, прозвучали свистки и гудки, вода вспенилась за кормой, и «Лумумба» отчалил, направившись поперек залива Табакунди, а затем на юг, навстречу длинным синим волнам океана.

Эсминец проплыл километров тридцать параллельно обветренному пустынному берегу, после чего на горизонте появились семнадцать бледных узких куполов – плавучие пусковые шахты. Но «Лумумба» повернул к берегу – туда, где на огромных поплавках покоилась восемнадцатая установка, причаленная к берегу и врытая в прибрежное песчаное дно. Рядом пришвартовался русский землесосный снаряд, закачивавший струи воды под шахту, удаляя песок и тем самым опуская установку все глубже.

Парламентарии стояли на носовой палубе «Лумумбы», разглядывая цилиндр впечатляющих размеров. Всем пришлось признать, что пусковые установки существовали. Премьер-министр поднялся на капитанский мостик в сопровождении главнокомандующего лахадийской армии, маршала Ахилла Хашембе – свирепого человека лет шестидесяти, с коротко подстриженными седыми волосами. Пока Шгаве обращался к членам парламента, Хашембе сверлил глазами собравшихся – сначала одного, затем другого.

«Вертолет, который мог бы сесть на площадку этой установки, в настоящее время ремонтируется, – говорил Шгаве, – в связи с чем осмотр ракеты как таковой придется отложить. Неважно, однако! Вы вполне можете вообразить размеры такой ракеты. Представьте себе восемнадцать таких ракет, установленных через равные промежутки вдоль берега – какое впечатление это произведет на наших соседей и на наших врагов!»

Кийт, стоявший рядом с Фаранахом, слышал, как тот что-то бормотал на ухо соседу с другой стороны. Кийт с величайшим вниманием наблюдал за происходящим. Прошло два часа с тех пор, как стюарды подали делегатам небольшие чашки черного кофе. В этот момент между Кийтом и Фаранахом стояли три других парламентария; забирая свою чашку у стюарда, Кийт сумел уронить «пилюлю непопулярности» в четвертую по счету чашку на подносе. Стюард прошел дальше, каждый следующий делегат взял по чашке, и Фаранаху досталась чашка с пилюлей. Теперь окружающие поглядывали на Фаранаха с брезгливым отвращением и отодвигались от него подальше. Кийт и сам чувствовал исходивший от Фаранаха запашок. «Американские биохимики неплохо поработали», – подумал он; от Фаранаха действительно исходила отвратительная вонь. Фаранах заметил всеобщее отношение к нему и недоуменно озирался.

Эсминец «Лумумба» медленно обогнул пусковую шахту, уже прочно укрепившуюся в постоянной песчаной основе. Русские механики на борту земснаряда отсоединяли насосы, подготавливаясь к выполнению таких же работ в отношении второй установки.

К Кийту приблизился стюард: «Адуи Шгаве хотел бы поговорить с вами».

Кийт последовал за стюардом в столовую командного состава, едва не столкнувшись с выходившим оттуда делегатом.

Адуи Шгаве поднялся на ноги и торжественно поклонился: «Тамба Нгаси! Будьте добры, присаживайтесь. Не желаете ли немного коньяку?»