Йен Макдональд - Дорога запустения [= Дорога отчаяния] [litres]

– Скорее, – сказал Каан, проклятый прагматизмом.

– Нет, я хочу посмотреть, что будет. – И Раэль-мл. стал карабкаться по легким лесенкам на вершину колонны каталитического конвертера. Заколебавшийся было Каан последовал за ним. Да, он прагматичен, но и любознателен. С площадки на верху колонны открывался прекрасный вид на операцию. Легкачи складывались в огромный диск, висевший прямо над Дорогой Запустения.

– Ого, да их тут тысячи, – сказал Каан, уточняя подсчеты брата. Корабли наверху всё летели и летели. Легкачи кружили над Дорогой Запустения еще полчаса, пока диск не сложился полностью. Небо почернело от легкачей, чернота простреливались молниями золотых эмблем, индустриальный ураган грозил обрушится на Дорогу Запустения. Насколько различало обостренное пустыней зрение братьев, воздушные корабли ждали. Темное поле легкачей Каана и Раэля-мл. пугало. Они знали, что Корпорация «Вифлеем-Арес» могущественна, но то, что ее могущество способно затемнить небо, было сюрпризом.

Потом будто прозвучало волшебное слово.

Грузовые люки легкачей открылись одновременно, все сразу, и из них вырвались облака оранжевого дыма.

– Газ! – завизжали братья по воображаемому сигналу тревоги, но оранжевый дым не клубился, как сделал бы газ, он висел вокруг Дороги Запустения рябящей завесой. Висел пару секунд, после чего с безумной скоростью ринулся к поверхности.

– Умно придумано, – сказал Раэль-мл. – Они гонят его вниз своими лопастями.

– Я хочу домой, – сказал мальчик с распланированным будущим.

– Ш-ш-ш. Это интересно. – После открытия люков не прошло и минуты, а облако уже осело и лежало толстой пленкой на Великой Пустыне – оранжевое на красном.

– Я хочу домой, мне страшно, – твердил мальчик, который хотел быть богатым и знаменитым. Раэль-мл. вглядывался в дюны, в высокое, сухое плато, но видел только легкачи, что отлущивались от формации один за другим.

– Все понятно. Мы можем идти.

Дома хорошее настроение Па било через край.

– Ну-ка, пойдемте, – и он повел сыновей на кукурузное поле. – Ну, что скажете? – Раэлю-мл. вспомнились кристаллы сульфата меди, которые выращивали в школе, но этот кристалл был матово-черный, заржавленный, полметра длиной. И вырос он посреди кукурузного поля, чего кристаллы сульфата меди никогда не делали. Лимааль Манделья с ноткой гордости сказал: – Думаю, не выкопать ли его, не оставить ли на память.

– Что это такое?

– Ты не слушал радио? Это железный кристалл-ферротроп! Да мы живем в самом что ни на есть центре крупнейшей бактериологически активной зоны в мире! – Братья не понимали, чему отец так радуется. – Если вы возьмете бинокли и пойдете на край утесов, увидите: эти штуки растут из песка до горизонта! Кристаллы-ферротропы! Так Корпорация «Вифлеем-Арес» выводит из земли все железо, посредством бактерий, крошечных живых организмов, те выедают из песка бесполезную ржавчину и какают этими штуковинами, такими, как на нашем поле. Умно? Гениально! И Дорога Запустения – первая. Раньше такого никогда нигде не делали. Мы впереди всей планеты!

– Это то, что сыпалось из легкачей? – спросил Каан. Раэль-мл. лягнул его, чтобы брат умолк прежде, чем отец узнает, что они нарушили запрет и побывали в Стальтауне, но глаза Па сияли светом прогресса, и мелочей он не замечал.

– Бактериоспоры. Это были бактериоспоры. Но знаете, что самое удивительное? Эта… инфекция, как, наверное, ее можно назвать, – она воздействует только на ржавчину, на один конкретный оксид железа. Все остальное она не трогает; можно ходить по пустыне километрами-километрами-километрами, и ничего вам не сделается. «Вифлеем-Арес» распылила эту хрень на двадцать километров во всех направлениях. Богатейшие залежи руды на всей планете – я слыхал это от одного строителя, до того, как он уехал.

– Почему он вырос у нас? – Раэль-мл. наклонился и изучал чужака посреди кукурузного поля.

– Видно, глубоко под землей есть железо. Часть спор принесло ветром, и они наелись ржавчины. А у Эда Галлачелли, парни, такой же растет на крыше сарая!

– Ого! Можно, я пойду посмотрю? – спросил Каан.

– А то, – сказал Па. – И я пойду, мы возьмем бинокли и отправимся к утесам. Все уже там, понятно, такое зрелище. Раэль-мл., ты идешь?

Раэль-мл. не пошел. Он вернулся в дом и стал читать свою книгу о поездах, и когда отец, и брат, и мать, и бабушка, и дедушка пришли домой и принялись описывать высоченные кристаллы, которые лезут из песка, растут-растут-растут, вымахивают в десять, двадцать, пятьдесят метров высотой, пока не разламываются под собственным весом, Раэль-мл. притворялся, будто играет с котом, а на деле он их всех ненавидел, отца-брата-мать-дедушку-бабушку, потому что не знал еще, как ненавидеть пилотов и планировщиков, которые катастрофически изменили всю его вселенную. Он не понимал, почему кипит ненавистью, почему ему кажется, что его осквернили и опустошили, почему ему тошно на душе. Он пытался сказать об этом брату, матери, даже витавшему с эмпиреях отцу, но те не понимали, что он пытается сказать, никто из них, даже мудрая Эва Манделья с мудрыми старыми ткацкими руками. Единственной, кто на всей Дороге Запустения понял бы мятущуюся душу Раэля-мл., была тетя Таасмин, ибо она одна знала, каково это – быть проклятой непредсказуемым загадочным предназначением.

В шесть ноль шесть воют сирены.

Они воют подобно ангельским трубам. Они воют подобно летним бурям, бушующим среди насосных опор и над красными черепичными крышами. Они воют подобно Трубе Судного Дня, подобно раскалывающемуся небу, подобно дыханию Панарха, вдыхающему жизнь в безжизненное.

В шесть ноль шесть ор сирен разрывает воздух пустыни, и на всякой улице нового города всякая дверь разом хлопает, и высыпают наружу люди, люди со всех континентов мира и не только, люди из Метрополиса, вечно бегущего спиной вперед в погоне за самим собой, люди даже с обнищавшей, истомленной людьми Родины-Матери, все те, кто приехал сюда лить сталь для рельсов, сельхозмашин, механических ткацких станков, рикш, мостов, зданий юного, энергичного мира, все высыпают из дверей, чтобы лить сталь для могущественной компании «Вифлеем-Арес-Сталь»: рабочие текут на мануфактуры, приток соединяется с притоком в единую реку голов, рук, сердец, катящую волны по тенистым улицам Стальтауна. Младшие менеджеры в изящных бумажных костюмах, свеженьких, только что из торгоматов, просвистывают мимо на электрических трайках, дети, зевая, волочатся в школы и детсады Компании, лавочники и работники продхозмагов поднимают дверные ставни и вытаскивают стулья на веранды, намекая клиентам, мол, заведения уже открыты.

По воплю сирен двести желтых грузовиков вздрагивают и оживают, как усталые собаки, и, громыхая, покидают гаражи. В кристальных дюнных полях скребковые и роторные экскаваторы переходят от молитвенной передышки к приему пищи. С ревом и грохотом двадцатьчетверка черных с золотом тягачей класса 88 возжигает пламя в термоядерных токамаках и чух-чухает по стрелкам на магистраль.